Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) - Анна Жнец
Скатная крыша, над головой перекрестье оледеневших балок. На деревянных брусьях я видела белый налет инея, да что там — целые наслоения льда! Свет едва проникал сквозь единственное круглое окошко под потолком. Размером оно было чуть больше моей головы. По стеклу вились морозные узоры, подсвеченные снаружи лучами солнца.
Стоило сделать шаг, и гнилые доски под моими ногами пронзительно заскрипели. Холод просачивался сквозь подошвы стоптанных башмаков, забирался под одежду, кусал щеки. На улице, наверное, было минус двадцать, а здесь немногим теплее. Труба камина шла через чердак и чуть согревала воздух — вот и вся система отопления.
И как Мэри здесь ночевала?
Возле этой самой трубы — подсказали память и старый тюфяк, брошенный прямо на голый пол. Тюфяк выглядел потрепанным, но благо довольно толстым. На нем лежали сваленные в кучу тряпки и одеяла. В них бедолага заворачивалась перед сном, чтобы не околеть.
Похоже, госпожа Нефритовая брошь надеялась уморить падчерицу. В таких ужасных условиях заработать воспаление легких как нечего делать. К счастью, Мэри обладала отменным здоровьем и ни разу не слегла с простудой.
В особо холодные ночи она отправлялась спать на кухню. Там была огромная печь, в которой служанка-наследница готовила еду. Шероховатые камни еще долго хранили тепло. Мэри подтягивала лавку к печи и всю ночь с удовольствием жалась спиной к этим теплым камням.
Что касается меня, я не собиралась спать ни на жесткой деревянной лавке, ни на ледяном чердаке. Если верить воспоминаниям бывшей хозяйки этого тела, в мою комнату переехала барышня Суповой набор. Придется ей потесниться.
Пока спускалась по лестнице, наслаждалась каждым шагом, каждым движением. Ничего не болело, ни скрипело — вот оно счастье молодости. Я даже присела пару раз и улыбнулась во весь рот — ни один сустав не хрустнул. В коридоре наклонилась, коснувшись ладонями пола, — о, как я теперь могла! Легкая, звонкая, сильная, бодрая. Судьба дала мне второй шанс, и в этот шанс я собиралась вгрызться зубами.
Комната Клодетты была пуста. В углу рядом с окном, покрытым морозной коркой, таинственно мерцало напольное зеркало в тяжелой деревянной раме. Я сразу направилась к нему. Не терпелось оценить свою новую внешность.
Овечка Мэри оказалась хорошенькой. Коса толстая, как два мужских кулака, по цвету чистое золото и длиной до попы. Глаза теплые, карие. Щеки румяные, только худые больно. Раздобреть бы девице слегка — и была бы красавица глаз не оторвать! Пусть и тростиночка, но грудь — ух! Не жалкие прыщики — спелые дыньки. На такую и принц клюнет, если приодеть да на бал отправить.
— Что ты тут делаешь?! — раздалось возмущенное от двери.
В зеркале отразилась замершая на пороге Клодетта. Ее ноздри раздувались.
— Живу здесь, — пожала я плечами и демонстративно уселась на кровать.
Рот тощей приоткрылся. Она поморгала, потом зашипела сквозь зубы, аки кобра:
— Это моя спальня, а ты вали в свою конуру.
Вместо ответа я забралась под толстое пуховое одеяло, опустила голову на мягкую подушку и с блаженством закрыла глаза. Внезапно навалилась чудовищная сонливость — никаких сил бороться. Наверное, душа устала после путешествия в другой мир. Темнота под веками заклубилась, закружилась, затягивая в свой омут, но тут пелену мрака разорвал пронзительный визг:
— Маменька! Мэри заняла мою кровать! Маменька! Она не хочет уходить из моей комнаты!
Я зевнула.
Слуха коснулся звук шагов. Скрипнула дверь, открывшись шире.
Голос мачехи донесся до меня словно из-под земли — тихий, едва различимый шепот.
— Не трогай ее. Спит? Ну и пусть спит. Через пару часов приедет мистер Года́р, и мы от нее избавимся. Уже завтра ее здесь не будет. Мы получим хорошее вознаграждение, но главное, — приберем к рукам наследство ее ничтожного папаши. Блэквудское чудовище сожрет эту зазнавшуюся мерзавку, как сожрало всех девиц до нее. Спи, Мэри. Скоро ты уснешь навечно.
Мачеха думала, что я ее не слышу, но я различала каждое слово. Мне хотелось ответить, но язык не ворочался, а веки казались тяжелее гранитных плит, свинцовые, неподъемные, будто склеенные. Меня все глубже затягивало в колодец мрака. В пучину сна, который казался навязанным. Словно кто-то очень хотел, чтобы я уснула.
«Следуй за огнем, — раздался в темноте голос. — Следуй за огнем и ничего не бойся».
* * *
Мистер Годар явился в Гринхолл после обеда. В окне я увидела, как к дому подъехал черный экипаж и из него на снег вышел плюгавый мужичок с тростью. У него были яркие рыжие волосы и такая же рыжая, огненная борода.
«Следуй за огнем», — тут же вспомнился шепот во сне.
— И ничего не бойся, — продолжила я фразу, наблюдая за тем, как мужичок поднимается на расчищенное от снега крыльцо и исчезает в доме.
Но ничего не бояться не получалось. Меня накрыла очередная порция воспоминаний, и от них кровь в жилах заледенела.
Мэри знала этого мужчину. Ее память подсказала, зачем он приехал, и по плечам пробежала зябкая дрожь, словно подуло холодом из открытой форточки.
Стало ясно, что задумала мачеха. Этого тщедушного мужичка с рыжей бородой знала каждая девица Ниена и отчаянно боялась однажды увидеть его на пороге своего дома.
— Мэри, спускайся в гостиную, — пропел из-за двери мерзкий голосок Клодетты, полный злорадного ликования. За ним раздался злобный смешок свинюшки, а следом удаляющийся топот. Сестры-змеюки бежали по коридору, хихикая и, судя по звукам, подпрыгивая от радости. Предвкушали, как от меня избавятся.
Со вздохом я отправилась за ними на первый этаж.
Гостиная была не только самой роскошной комнатой в доме, но и самой холодной. Протопить такие большие покои не мог даже огромный камин, способный вместить целого зажаренного быка.
Когда ударяли морозы, обитатели Гринхолла со всеми своими книгами, вышиванием и вечерним чаепитием переезжали на
