Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
Наконец один из этой компании, блондин с квадратной челюстью, в очередной раз покосившись на меня, что-то сказал дружкам и уже по-русски, но с добавляющим твёрдости словам прибалтийским акцентом, произнёс в мою сторону:
— Чего уставился? Тебе что-то не нравится?
Ничего себе, наезд! Ладно, и мы за словом в карман не полезем.
— Пытаюсь рассмотреть за вашим столиком порядочных людей, а не получается: одни клопы, которым не нравится русская кровь.
На несколько секунд за нашими двумя столиками повисла тишина. Катя Лежикова, крупнозадая и вообще мощная женщина лет сорока, зачем-то прикрыла мою ладонь своею, с ужасом прошептав:
— Лёша, ты что такое говоришь?
— А что я говорю? Они нас помоями на своём литовском поливают, оккупантами называют, а я должен молчать? Тем более не я первый начал.
Говорил я достаточно громко, чтобы и за соседним столом услышали. Эффект был достигнут, я прекрасно видел, как наливаются краской лица оппонентов. Ну да ничего, может, и без инсультов обойдётся, мужики они крепкие. Тот, который ко мне первым обратился, вообще начал медленно подниматься с угрожающим видом.
— Ты кого, rusiška kiaulė, назвал клопами? Сейчас за эти слова ты ответишь.
Ого, мужик-то бесстрашный оказался. Хотя на его месте, имея за спиной четверых крепких дружков, пусть один из них (похоже, идейный вдохновитель, не так уж и молод), я бы тоже вряд ли испугался бы компании, половину которой составляли женщины, да и один из двух мужчин по повадкам — ни рыба ни мясо.
— И что ты мне сделаешь?
Я тоже поднялся, и теперь мы стояли друг напротив друга. Разговоры в зале прекратились, все глядели только на нас.
— Что сделаю? Вот сейчас и узнаешь.
После чего мой соперник отодвинул в сторону тяжёлый дубовый стул и встал… в стойку каратиста. На моё лицо непроизвольно наползла ухмылка. Либо парень является счастливым обладателем диковинного в эти годы видеомагнитофона и записей фильмов с Брюсом Ли и Чаком Норрисом, либо посещал секцию карате, благо что этот вид единоборств пока ещё не находился под запретом. Как бы там ни было, глядя на мою снисходительную ухмылку, у прибалта явно не получалось сохранять самурайскую невозмутимость, так что атака с его стороны не заставила себя долго ждать.
Я не стал выписывать уклоны с нырками, просто схватил тяжёлый дубовый стул, выставив его перед собой, и пятка горе-каратиста со всей дури вошла в резную спинку, разнеся её на мелкие щепки. Однако этот удар не прошёл для соперника бесследно. Зашипев от боли, он запрыгал на здоровой ноге, а я, не теряя ни секунды, останки стула обрушил на его спину. Трое его дружков как по команде повскакивали с мест и кинулись на меня, только их «духовный лидер» продолжал сидеть за столом, предпочитая наблюдать за ходом поединка со стороны.
Из-за нашего столика раздался крик, причём непонятно кто кричал, то ли кто-то из женщин, то ли Валентин. Следом заверещала ещё одна дама, теперь уже из другого конца зала. Кто-то на русском призывал вызвать милицию. Впрочем, в этой потасовке всё должно было решиться ещё до приезда представителей правопорядка.
Двое из этой троицы тоже были знакомы с кое-какими приёмами карате, и мне пришлось постараться, выводя их из строя и при этом стараясь не покалечить — система рукопашного боя крав-мага рассчитана как раз на долговременное выведение противника из строя. А мне завтра работать на конкурсе, не хватало ещё угодить под следствие.
Если эти остолопы рассчитывали лишь на скорость и мощь своих конечностей, то я без зазрения совести использовал подворачивавшиеся под руку предметы. Тарелки, чашки, горшочки с горячим летели в головы нападавшим, деморализуя врагов и заставляя открывать под мои удары уязвимые места.
В тот миг, когда я уже собирался праздновать окончательную викторию, раздался крик Кати:
— Лёша, сзади!
Я обернулся, интуитивно успевая выставить перед собой раскрытую ладонь, которую тут же обожгла вспышка боли. Ах ты ж, сука! Это тот самый блондин, которого я первым вывел из строя, очухался и решил меня слегка — а может и не слегка — порезать своим перочинным ножичком. Не знаю, куда он целил, в лицо или шею, но в итоге пострадала моя ладонь, которую окрасил косой порез длиной сантиметров пять.
Разум мой в тот же мгновение захлестнула волна гнева, и уже не сдерживая себя, я двинул блондину носком «адидасовки» под коленную чашечку. Тот с криком боли свалился на пол, а я со словами: «За бой посуды и на чай» сунул опешившему официанту две двадцатипятирублёвых купюры. После чего повернулся к своим:
— Народ, уходим!
И первый, провожаемый округлёнными от ужаса глазами посетителей трактира, двинулся к выходу. За мной на полу оставался след в виде капель крови, хотя я и сжал ладонь в кулак, кровотечение так просто было не остановить. На улице мои спутницы и Валентин поделились своими носовыми платками — к счастью чистыми — и соорудили что-то вроде временной повязки.
— Лёша, тебе нужно в травмпункт, рану нужно обязательно зашить, — не терпящим возражений голосом заявила Оля.
Логично, тут зашивать нужно по-любому, слишком уж глубокий порез. Поэтому, поймав как нельзя кстати подъехавшее такси, мы дружно в него уселись и велели ехать в ближайший травмпункт.
Пока меня штопал дежурный хирург, которому пришлось наплести, будто порезался стеклом, я размышлял над тем, как же буду завтра выступать с травмированной рукой. Перспективы вырисовывались далеко не радужные, о чём по выходу из травмпункта я и сообщил своим спутникам.
— Ой, а и правда, как же ты теперь? — охнули девчонки и за компанию с ними Валентин.
— Не знаю пока, но сниматься не собираюсь, — заявил я. — Хоть с одной рукой, а буду биться за победу.
На перевязку в тот же травмпункт мне было велено явиться на третий день, то есть аккурат в день отъезда. За ночь рана вроде бы не воспалилась, во всяком случае, по моим внутренним ощущениям, поэтому за два часа до старта чемпионата мы с московской командой отправились во Дворец спорта, на сцене которого участникам придётся выявлять лучшего парикмахера страны. Долорес Гургеновна, увидев мою руку, только ахнула:
— Алексей, что это?!
— Где? А, это… Да вот, стеклом порезался…
— Но ты же не сможешь теперь работать!
— Вообще-то пальцы шевелятся, надеюсь, травма не слишком будет мешать.
— О боже, беда просто с вами! Вчера поздно вечером представитель армянской делегации попался в номере с девицей лёгкого поведения, пришлось нам с ним объяснительную писать, теперь ты вот ещё с рукой… Ладно, поступай как знаешь, но учти — скидок на твоё увечье не будет.
Да-а, с травмированной рукой в этот день мне приходилось всё делать гораздо медленнее и осторожнее. К тому же она начала кровоточить, а предоставленная мне модель оказалась не по-прибалтийски вертлявой и разговорчивой, такое ощущение, что эту костлявую девицу с непослушными, как у негритянки, волосами мне подослали конкуренты. Неудивительно, что по итогам первого дня я едва вошёл в первую пятёрку, и перед вторым днём соревнований вряд ли кто-то считал меня фаворитом.
В гостинице я первым деломотправился в медпункт, где мне сделали перевязку (швы, к счастью, не разошлись), и остаток дня посвятил разработке плана, каким образом мне обойти на вираже главных конкурентов. Таковыми после первого соревновательного дня считались мастер из Киева Яна Ляшенко, мастер из Ленинграда Инга Фролова и, собственно, мой сосед по номеру, Валентин. Косясь, как он, забравшись на постель с ногами, самозабвенно листает купленный в ларьке у гостиницы журнал мод на литовском языке, я понемногу склонялся к мысли, что придётся рискнуть. Моя домашняя заготовка может не слишком впечатлить строгое жюри, а вот если позаимствовать образ от будущего 12-кратного чемпиона мира и моего учителя Важи Мхитаряна — это может произвести фурор. Лишь бы с моделью не подвели, здесь от клиентки требуются усидчивость и хорошие, длинные волосы.
С моделью мне повезло, я посчитал это хорошим знаком и с энтузиазмом принялся за работу. Мхитарян мне в помощь, я позаимствовал одну из его работ, и полтора часа спустя представил готовую модель на суд членов жюри.
