Самогонщик против армии США - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
А в остальном, получив новый путь в Россию благодаря Бибу, я стал втройне осторожен.
Купил усталую «Гранту» с документами. Не переоформлял на себя, конечно. Приволок в сервис на лафете, там её подлатали. Слегка. На покупку и ремонт ушла большая часть запаса российских рублей.
Пора сдавать золото. Но чтоб без цыганщины… Как?
Плеснув в бак бензина, отправился в областной центр. Не в Брянск, дальше. Куда именно? Не столь важно, не хочу засвечивать людей, к которым обратился.
Стояла зима. «Гранта» на летней резине вихлялась по скользоте.
Приехал на рынок, запер тачку. Осмотрелся.
Так, скупка золота есть, там же ломбард, чуть дальше — ювелирка. Понятно, невыкупленное рыжьё реставрируют, клеят бирку и втюхивают как новое. Втридорога. В обеих реальностях наживаются на всём.
И, конечно, у самых хлебных мест толкутся чавеллы. Вряд ли у них рассованы по кармашкам листки с моим фото, но лучше не подходить к ним на пушечный выстрел. Тем более — на пистолетный.
Шустрят три бабы в тёплых цветастых платках. Около каждой — выводок цыганят, подрастающая трудовая смена. Чуть в стороне отираются двое крепких мужиков. Как бы ни при делах. Ха-ха три раза. Вот у них пистолеты точно есть.
И у меня найдётся ТТ за пазухой. Но я же не ковбойствовать приехал! Лавры Клинта Иствуда мне ни к чему.
Купив сладостей — рафаэлок и прочих сникерсов, в Мульде пока не освоенных в производстве, сбавил шаг около ларька, торгующего пневматическим оружием. Мне оно без надобности. Заинтересовал продавец.
Имея армейский опыт общения с любым российским интернационалом, я его сразу срисовал — чеченец. Усов нет, только щёгольская узкая бородка от уха до уха.
Если кто страдает национальными предрассудками и не любит кавказцев, сразу скажу: чечены разные. Как и во всяком народе.
У этого, немолодого, в потёртой чёрной кожанке, без хищного блеска в глазах, точно не было ни ТТ, ни кривого кавказского кинжала, чтобы «сразу рэзать».
— Салам, брат.
Он хмуро глянул. Мол: какой я тебе брат? Покупай или отваливай! Но я был настойчив.
— Со мной в роте друг служил. Аламбеком звали. Он мне всегда говорил: брат! Хоть не по уставу.
— Аламбек? А фамилия как? — чуть оттаял чернобородый. — Откуда он?
Я назвал вымышленную фамилию и адрес, торгаш, естественно, такого не знал. Тема была исчерпана, но мостик переброшен.
— Слушай, брат. Я чеченцам привык доверять. Парни жёсткие, зато не кинут. Не обманут, если с ними честно. Дело есть.
— Гавары.
— Я на старом заводе работаю. Там технику списали. Смываем золото с контактов. Но в скупку идти не хочу. Раз пошёл — цыгане облепили. Едва отбился!
Гешефт ему я предложил простой как три гвоздя. Он сам относит в скупку золото, под свой паспорт. Выручку приносит мне. Комиссионные — пять процентов.
— Дэсять!
Покочевряжившись для виду, согласился. Первые полкило, естественно — в слитке, а не монетами, перекочевали в его пятерню. К слову, это меньше того же «сникерса» по объёму.
Чеченец запер киоск и неторопливым шагом отправился в сторону ломбарда.
«Хозяин! Биб голодный…»
А тут сотни людей, живых душ. То есть море «дичи».
Отправить на дальнюю разведку «мишленовского человечка», выросшего в человечище, теперь чревато. Он запросто слопает тех, за кем был послан наблюдать. В Мульде был прецедент.
«Жди! Сегодня же покормлю».
Там временем мой посредник достиг скупки и нетерпеливо дёрнул плечом. Цыганки брызнули в стороны, словно на них пшикнули из баллончика с полицейским газом.
Я сделал вид, что рассматриваю пуховики по соседству.
Чеченец вернулся быстро. Отсчитал мне девятьсот тысяч рублей, предъявив квитанцию. Всё честно. Золото зачтено как лом 750-й пробы (хотя в реальности проба выше), фактический вес… И минус десять процентов от суммы. Слава богам, мужик не знает, во что мне обошёлся слиток. Если брать цепочку с самого начала, он достался мне за самогон, полученный из выращенного на моих землях зерна и проданный за серебро, обменянное на дешёвое в Мульде золото. Рентабельность выше, чем от торговли наркотиками. В разы.
— Спасибо, брат! Приеду, как накопится хотя бы грамм четыреста.
— Э-э… Стой!
Он объяснил, что ломбардная ставка — низкая. Золото можно продать куда дороже. Но он не будет хранить миллион в этом ларьке. Должен сообщить хозяину. Тот даст денег.
Уф-ф-ф. Для меня тысяча или две тысячи процентов прибыли — вопрос философский. Но! Этот мужик ну никак не выглядит участником Первой или Второй чеченской войны. Скорее всего, приехал сюда из своих гор, чтоб кормить семью, работая на более богатого и удачливого соотечественника. А вот с тем связываться боюсь. Я без национальных предрассудков, однако…
Тем более, сдача золота в скупку — законна. Остальное грозит статьёй. Идти под статью в компании чеченцев мне не улыбается. Конечно, свалю через портал. Но привлеку ненужное внимание снова. Очередной приход в Россию будет сопряжён с трудностями.
Ахмад сунул мне визитку оружейного киоска с его телефоном. Попросил мой. Тут уж никак. Старую симку я не активировал, себе дороже. Новую ещё предстояло купить на другое имя, затащив в салон связи какого-нибудь пьющего субъекта с паспортом.
Может, кто-то другой потом скормил бы этого субъекта Бибу. «А я не такой, не такой, не такой», как пел один бывший КВНщик, правда — на другую тему, о супружеской (не)верности. Поэтому пришлось искать более сложный путь.
Вечерело, когда «Гранта» с корзиной всякого питательного тормознула около хосписа. Продукты — лучший пропуск, кстати. И я их вручил дежурной медсестре на одном из постов, попросив раздать кому возможно. Сам побрёл к обречённым.
В хосписе умирают ежедневно. И не стоило труда найти того, чья жизнь отсчитывала последние часы. Нет — минуты…
Это был старик. Одинокий. Высохший, тощий. Наверно, не больше килограмм сорока. Волосы выпали, обнажив шишковатый череп.
В палате лежало ещё трое. Но те пока держались за жизнь.
Я вытер ноги о половик у входа и присел на кровать к умирающему.
Он находился в сознании.
— Вы кто?
— Пришедший, чтобы вы были не одни.
— Больно!
Если вот сейчас приказать Бибу раскрыть здесь портал… Подхватить старика на руки и доставить к роще Веруна. Быть может, есть шанс?
Но вредный дедок ясно дал понять: тревожить его допускается только ради себя или самых-самых близких. Родителей, Мюи, детей. И то ворчит, что оторвали бога от божьих дел.
Врачебных талантов мамы и доктора Хауса не хватит, чтоб
