Всеволод Бенигсен - Закон Шруделя (сборник)
Эту тему Гриша старался лишний раз не затрагивать. Ему просто нравилось болтать с новым знакомым, и потому поход в «Иностранку» в этот летний день показался ему из всех вариантов наиболее стоящим.
По дороге он снова погрузился в грустные размышления о Галке, которая умотала на море в сомнительной компании однокурсников. Сомнительной эта компания была потому, что Галка училась в хореографическом училище, а Гриша не встречал более развратного народа, чем танцовщики. Понятие верности было для них чем-то безнадежно устаревшим, чем-то из разряда «любви до гроба», то есть где-то вроде есть, но при чем тут мы? А секс воспринимался ими как нечто, не имеющее никакого отношения к любви. Что же до Гриши, то он Галку любил. Ну, или думал, что любил — в молодости желаемое сливается с действительным. И чем чаще слышал от нее фразу «Не надо меня ревновать», тем больше подозревал, что основания для ревности есть. И тем больше ему хотелось пойти и спалить хореографическое училище к чертовой бабушке, со всеми их станками, репетиционными и что там у них еще. И даже сейчас, несмотря на отчаянное сопротивление невыспавшегося мозга, эта мысль буравила Гришино сознание, не давая думать ни о чем ином. Тем не менее он силой заставил себя переключиться на другие темы — например, на впечатления о просмотренном вчера фильме. Правда, тут же наткнулся на непредвиденную беду — он ни-че-го не мог вспомнить. Фильм был связный, понятный, но при этом не оставлял никакого следа ни в голове, ни в сердце. Тогда Гриша начал думать о грядущем дне рождения Галки, но понял, что и эта тема не способна его увлечь. На ее прошлогодний день рождения он попытался пообщаться с ее приятелями, но оказалось, что, несмотря на свое прямое отношение к миру искусства, само искусство их не шибко интересовало. Они с упоением, свойственным обычной молодежи, говорили о каких-то голливудских звездах, модных журналах и анимэшных мультфильмах. При этом с трех нот могли угадать любой балет, пить вино, стоя на одной ноге и задрав другую так, чтоб можно было прижаться лицом к ступне, а на следующий день пахать восемь часов у станка. Поразительное сочетание узкопрофильности мышления и изнурительного физического труда. «Надо же, — подумал тогда Гриша, — такая убогость внутри многообразного мира искусства».
Размышляя о дьявольской природе развратного балетного сообщества, он не заметил, как где-то в небесном компьютере произошел сбой и случилось то, чему, собственно, и посвящен наш рассказ.
Еще недавно Земля была круглой, дважды два равнялось четырем, законы физики казались непреложными, а поступательное движение истории естественным. Все переменилось в то злополучное утро по-московски жаркого летнего дня, когда Гриша Гранкер, студент третьего курса журфака МГУ, вышел из метро «Китай-город» и направился в библиотеку иностранной литературы, что недалеко от Котельнической набережной. Время близилось к полудню. Раскаленный воздух дрожал под лучами нещадно палившего солнца, и все вокруг ходило ходуном, словно плавилось на целлулоиде застрявшей в кинопроекторе пленки. И предметы, и люди, осоловев от духоты, плавали в этой кисельной массе в немом ожидании хоть какого-нибудь ветерка. В такие дни все в природе становится неестественно живописным: синее небо с белыми облачками напоминает плоский театральный задник, пыльные деревья с замершими от безветрия листьями кажутся пластиковыми декорациями, а солнце заливает все таким ядовитым ярко-желтым светом, словно Господь Бог решил взять пару уроков живописи у Ван Гога, который, конечно же, первым делом заказал цистерну неаполитанской желтой. В такие дни люди на улицах стараются не злоупотреблять опорно-двигательным аппаратом, говорят редко и негромко. Даже мыслительный процесс становится занятием мучительно трудоемким (впрочем, таковым он является для многих в любую погоду).
В 11.50 на Гришин мобильный пришло сообщение от приятеля, который просил одолжить ему тысячу-другую рублей. В ответном сообщении Гриша решил не растекаться мыслью по древу и просто написал «Увы». Денег у него действительно было немного — что-то подкидывали родители, что-то зарабатывал сам, кропая всякую ерунду для небольшого интернет-портала. Но всего этого было, к сожалению, недостаточно, чтобы отправиться вместе с Галкой на чертово море. Иначе на кой хрен ему было торчать в пыльной Москве? С другой стороны, на кой хрен он сдался Галке, которая наверняка мечтала вырваться из-под его ревнивой опеки.
Уже на подходе к цели своего путешествия Гриша кинул взгляд на кинотеатр «Иллюзион», что в высотном здании неподалеку от библиотеки, и решил посмотреть, что там сегодня идет.
«Старик никуда не денется, он в читалке часами торчит, а сейчас всего полдень», — подумал он, подчинившись спонтанному желанию.
У входа в «Иллюзион» было пусто. Двери закрывала зеленая строительная сетка. Напротив на асфальте стояли ведра с краской и кистями. Рядом — обломки каменных плиток.
«Ремонт, наверное», — подумал Гриша. Правда, работяг нигде не было видно, но, возможно, у них был обеденный перерыв.
Он направился к соседнему входу с надписью «Кассы». Потянул массивную дверь и вошел. Внутри было пусто и прохладно. В окошке, зевая от скуки, сидела немолодая кассирша.
На Гришин вопрос о расписании она вздрогнула и нечеловеческим усилием воли подавила очередной зевок.
— Молодой человек, там же все написано.
Гриша поднял глаза на расписание: 12.20 — «Великая иллюзия» (1937, реж. Ж. Ренуар, в гл. рол. Ж. Габен).
— Старый фильм, что ли? — спросил он, понимая идиотизм вопроса.
Кассирша промолчала.
— Ну, дайте тогда один билет.
Гриша протянул сотенную купюру. В ответ получил серую бумажку с фиолетовым штампом.
Он уже было направился к выходу, как кассирша его окликнула:
— Молодой человек, вы там не пройдете, главный вход на ремонте.
— А куда ж идти? — растерялся Гриша.
— Я вам открою дверь, пройдете через нас.
Она щелкнула ключом и распахнула деревянную дверь рядом с окошком.
— Вы что ж, всех так пускаете?
— Да не больно-то много рвется в выходной день с утра, — пробурчала та.
Оказавшись в полумраке узкого пространства, Гриша стал вертеть головой.
— А дальше куда?
— Вон туда. Спуститесь вниз и выйдете прямо в фойе.
Кассирша легонько подтолкнула его в какой-то проход и закрыла за ним дверь.
Вокруг Гриши тут же сгустилась темнота. Он сделал несколько неуверенных шаркающих шагов вперед и тут же уперся в стену. Стал водить ней руками — пальцы нащупали что-то похожее на металлическую дверную ручку. Чертыхаясь, надавил на ручку и шагнул снова куда-то в темноту. Но едва не полетел кувырком — под ногами оказались ступеньки. Первым желанием было вернуться к кассирше и потребовать, чтобы она его проводила до конца, но потом решил, что не лабиринт же здесь — куда-нибудь да выйдет. Спустившись почти на ощупь по ступенькам, он очутился в каком-то длинном коридоре, слабо подсвеченном одинокой лампочкой.
«Мать твою», — выругался Гриша, переступая через какие-то металлические коробки и макулатурные подшивки. Отовсюду веяло подвальной сыростью. Где он и куда идти, было совершенно непонятно.
«Прошу считать меня коммунистом», — прошептал он сам себе и, достав мобильный, стал подсвечивать дорогу «горящим» дисплеем. Никакой «ясности» свет мобильного в обстановку не привнес, но по крайней мере можно было идти, не боясь свернуть себе шею. Гриша посмотрел на время. До начала сеанса оставалось еще десять минут. Самое интересное, что телефонный сигнал сюда уже не доходил — «палочки», отвечающие за качество связи, исчезли с дисплея.
«Если окончательно заблужусь, даже позвонить не смогу», — подумал Гриша, проклиная свое спонтанное синефильство.
Наконец, впереди замаячила очередная дверь. Чувствуя растущую нервозность, Гриша решительно распахнул ее и снова оказался в каком-то коридоре. При этом больно стукнулся головой о притолоку, но уже было не до боли.
«Все, писец. Еще полчаса такого блуждания, и я выйду через канализационный люк где-нибудь в районе Кремля. Самое интересное, что если я даже захочу вернуться, то дорогу назад уже не найду».
Минут через пять неуверенного передвижения в темноте полубоком в стиле «краб» он уткнулся в какую-то небольшую дверь.
«Если за ней снова коридор, начну кричать и плакать».
Он мысленно перекрестился и открыл дверь. В глаза ударил яркий свет — Гриша стоял в предбаннике перед входом в фойе, по другую сторону от главного входа.
«Ну, слава богу», — подумал он с облегчением, щурясь от внезапного «прозрения». Первое, что его удивило — это то, что никаким ремонтом тут и не пахло. Все было чисто и прибрано. Но самое интересное, что по фойе ходили перешептывающиеся зрители. Откуда они взялись, если еще десять минут назад на улице не было ни души?
