Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1. - Алексей Хренов
Надо сказать, что в этот момент Лёха висел вниз головой в кабине своего кукурузника, выставив этот самый зад в синих труселях на всеобщее обозрение над плексигласовым ветрозащитным козырьком.
Нырнув с тряпкой и ведром кверху задом в кабину самолетика, Лёха пытался оттереть остатки собачьих экскрементов из особенно труднодоступных мест.
Лёха оттолкнулся руками от пола и стал задом вперед медленно выползать наверх.
— Товарищ капитан третьего ранга, самолет к полету почти готов! Действия по дезинфекции после химического нападения хвостатых друзей человека закончены! –рассмотрев местного кандидата в Змеи-Горынычи и попутно обладателя трех полосок на рукаве тужурки, как был в одних синих уставных труселях с тряпкой в руках бодро отрапортовал Лёха.
– Только ототру ещё немного гавнеца от сиденья и сразу полетим!! Да вы не волнуйтесь, быстро долетим, а в полете запах почти и не чувствуется!
— Я наверное лучше на машине до штаба доберусь, куда спешить то! – взбледнул с лица обладатель черного кителя с тремя полосками.
25 апреля 1936 года. Командный пукнт аэродрома Кача.
Командир ходил перед строем и ставил задачу полку на день. Отправив часть летчиков изображать самолетики с растопыренными руками пеший по летному, он перешел к прочим службам.
—Ну что я вам должен объяснять, товарищ политрук, вы же лётчик! – подколол он боящегося летать комиссара — возьмите Лёхиного Засранца и слетайте сами за вашими газетами! А Хренов на гауптической вахте! И сегодня и завтра! Что бы не повадно было главного химика флота на го@няное сиденье пристраивать! — улыбаясь как чеширский кот изрек командир.
И хотя Лёха с Петровичем на чисто отмыли, а ветер выдул запах и высушил свежую краску, но после собачей истории обидной прозвище Засранец плотно привязалось к маленькому самолетику.
25 апреля 1936 года. Сараи лётной школы аэродрома Кача.
Сама эта собачья история началась, как водится, с откровенного идиотизма. Лёха в тот день уже два раза успел смотаться штаба флота, и вернувшись умудрился без особого шума приземлить свой мирный самолетик и, спрятав его за сараями летной школы, решил наконец заслуженно отдохнуть. В голове у него был прекрасный план — вздремнуть под крылом самолета после обеда, пока никто не вспомнил о его существовании.
Сквозь обволакивающую дрёму Лёха услышал настораживающие звуки. Сначала Лёху вывел из состояния дремоты далекий, но настойчиво усиливающийся собачий лай. Он терпел, сколько мог, но когда к лаю добавились громкие выкрики, не оставлявшие сомнений в их адресате, сонный покой окончательно улетучился. Резкий и гневный комиссарский голос, разносящийся по всему аэродрому, раздавался всё ближе и отчетливее:
— Где этот сушёный хрен ишака?! — ревел комиссар на весь двор обещая найти Лёху и совершить все мыслимые и немыслимые развратные действия, и не один раз, а желательно и в извращённой форме!
Лёха вздохнул. Ну, вот, началось... Придется вылезать.
Он медленно выбрался из-под крыла самолета, окинул взглядом суетящихся вокруг людей и, не теряя своего фирменного невозмутимого вида, поднял над головой только что найденный здоровенный ржавый гаечный ключ наверное размером на девяносто миллиметров и длинной метра на полтора. Отсутствие гаек такого размера в маленьком самолётике Лёху не смущало ни на грамм.
Улыбнувшись, как будто только что увидел старых друзей, он громко и невозмутимо бросил собравшимся:
— Ну вы что, не видите? Я расчалки подтягиваю! — и, словно в подтверждение своих слов, махнул здоровенным железяком в сторону самолета.
Все взгляды моментально переключились на его «рабочий инструмент» паровозного размера.
Рядом с дежурившим по аэродрому капитаном стоял лейтенант, судя по двум кубарям в зеленых петлицах, с двумя трущимися у его ног овчарками на поводках.
— Под Донузлавом обнаружена группа нарушителей! Диверсанты вышли на берег, требуется срочно доставить туда розыскных собак! Группа уже по следу идёт! — заорал дежурный, размахивая руками так, что казалось, вот-вот взлетит сам. — Это приказ командира полка!
Лёха посмотрел на собачье войско, на сержанта, на дежурного и надо сказать совсем не проникся важностью момента. Он совершенно не горел желанием ни лететь куда то сломя голову, ни садиться в каких-то е@енях, рискуя свернуть шею под этой самой головой, ни ловить каких то бандитов.
— Товарищ лейтенант! А как ваши собаки полетят на самолёте-то? Вы уверены, что они перенесут полёт? — Лёха скептически посмотрел на овчарок, которые нервно переминались у ног пограничника.
— Я лейтенант погранвойск НКВД! — лейтенант резко дернулся и выпрямился, будто его оскорбили лично. Глаза его сузились, а голос зазвенел железной уверенностью. — Это пограничные собаки, специально тренированные!
— То-то я и смотрю, что таки и ни флот ни разу! – ляпнул Лёха.
— Хренов! Отставить разговорчики! — раздался резкий голос, и из-за сарая, как всегда в самый неподходящий момент, вырулил политрук. Он тут же уставился на Лёху тяжёлым взглядом,— Приказ командира полка! Срочно готовься к вылету! Надо помочь товарищам пограничникам!
Лёха, явно не впечатлённый нарезанными ему задачами, скривил на лице полное понимание и, не теряя ни секунды, выдал:
— Товарищ лейтенант, вы тогда, пожалуйста, отойдите в поле... ну, вы понимаете, про-какайте ваших собачек, пожалуйста! — и улыбнулся как мог невинно.
Зелёный лейтенант, стоявший рядом, аж подпрыгнул от возмущения, багровея на глазах:
— Что вы себе позволяете?! — выкрикнул он, явно не ожидая от Лёхи подобной нахальной просьбы.
— Хренов! — уже громче возмутился комиссар, и лицо его побагровело еще сильнее, - прекратите паясничать!
— Ухожу, ухожу, ухожу! — быстро ответил Лёха, поднимая руки в жесте примирения, сделав испуганное,— Вы тогда сами с собачками в заднюю кабину, пожалуйте! — и тут же показал руками, как будто он подталкивает собак через борт.
Смахнув с пот с лица, когда наконец удалось отключить тяги управления курсанта в задней кабине, Лёха приступил к погрузке хвостатого войска. Пятнадцать минут мучений, ругани и попыток впихнуть собак во
