Владыка - Василий Анатольевич Криптонов
— Полагаю, уже дома.
— Дома?.. Ах, ну да. Ты ведь умеешь… А зачем вы выходили? Настя принесла тебе какие-то вести? — Катерина Матвеевна заглянула мне в лицо.
Всё-таки чудо, а не девушка. Ни намёка на ревность, причём совершенно искренне. Удивительное свойство прекраснодушных людей.
— Принесла.
— Они хорошие?
— Они своевременные. Настя молодец.
— Я рада. — Катерина Матвеевна улыбнулась. — Ах, Владимир, я так счастлива!
Я обнял её.
— Знаешь. Я, пожалуй, тоже.
И хрен с ним, с инопланетянином на орбите. Уничтожить сердце Кощея?.. Да подумаешь! Когда рядом с тобой такая девушка, ты горы свернуть готов и реки вспять повернуть. И это я ещё до Воеводы не прокачался.
— Чуть не забыл, — сказал я после долгого поцелуя. — Какие у тебя планы на завтра?
— На завтра? Никаких. То есть, надо, конечно, начинать готовиться к свадьбе, но…
— Прекрасно. Как насчёт того, чтобы посетить императорский дворец?
— Императорский дворец⁈ — Катерина Матвеевна широко распахнула глаза.
Глава 8
— Её Величество пригласили меня во дворец на Рождественский бал. Я подумал, может, тебе будет…
— Уииииииииииииииии!!! — завопила Катерина Матвеевна. Сбежала с крыльца, принялась кружиться. — Во дворец! На бал!
Я смотрел на неё и улыбался. Ради того, чтобы наблюдать такой восторг, можно, пожалуй, и не один бал выдержать.
После мероприятия я собирался вернуться в Давыдово, но Обломов уговорил зайти к нему.
— Мы так давно не виделись, Владимир! Задержись хоть ненадолго.
Отказывать человеку, который организовал за меня моё же сватовство, а на вопрос о расходах проворчал «Обижаешь», было неудобно. Кроме того, мы и впрямь давно не виделись, я даже ощутил что-то похожее на угрызения совести. Мог бы и просто так в гости заскочить, а не когда мне что-то понадобилось. Дела — они ведь никогда не закончатся, а Обломов вон как обрадовался! Впрочем, я и сам к нему привязался. За вином и разговорами мы засиделись до позднего вечера.
— Илья Ильич… — в гостиную осторожно заглянул лакей.
Обломов, в который уже раз взявшийся за графин, чтобы наполнить бокалы, недовольно обернулся.
— Там прибыли с визитом. Извиняются, что в столь поздний час, но уверяют, что дело неотложное.
Обломов вздохнул.
— Скажи, что заняты его превосходительство! У них самих прямо сейчас неотложное дело. Пусть до утра обождут.
— Говорил-с. Но они изволят настаивать…
— Кто там? — вмешался я.
Здравый смысл подсказывал, что беспокоить генерал-губернатора поздним вечером, после того, как тот сосватал лучшего друга и продолжает с ним бухать, может либо бессмертный, либо человек, действительно находящийся в отчаянном положении.
— Вот, извольте видеть, — лакей с поклоном протянул поднос, на котором лежала визитная карточка.
Я посмотрел. И присвистнул.
— Илья Ильич. Дело, конечно, твоё, но я бы ему разрешил войти.
Обломов тоже глянул на визитку. И приказал лакею:
— Зови.
Лакей исчез. Обломов посмотрел на меня. Я развёл руками.
— Я ни при чём, клянусь! Я его с того дня ни разу не видел.
— Так и я не видел. Слышал лишь, что он вернулся в город.
Мы уставились на дверь. Быстрые шаги по коридору — тот, кого лакей пригласил войти, бежал впереди него. И…
— Здорово, Колян, — кивнул я влетевшему в гостиную Троекурову-младшему. — Чё, как оно?
— Владимир! — Николай бросился ко мне. — Помоги, умоляю!
— А с хозяином ты поздороваться не хочешь?
— Прошу прощения, Илья Ильич. — Николай поспешно поклонился Обломову. — Простите мне моё поведение, но я нахожусь в полном отчаянии! Как только узнал, что ты здесь, Владимир, немедленно бросился сюда!
Выглядел Николай и впрямь — сильно не очень. То есть, отсутствие довлеющей папашиной длани ему определенно пошло на пользу. Окреп, возмужал, даже в лице немного изменился. Но сейчас это лицо выражало крайнюю степень встревоженности. Николай осунулся, побледнел, под глазами темнели круги.
— Да что стряслось-то? На, выпей, — я сунул ему в руки бокал.
Николай отхлебнул.
— Машенька… С ней творится неладное.
— Сочувствую. А что за Машенька?
— Как, ты не помнишь? Это же моя супруга!
— Ну, блин. Твоя супруга — ты и запоминай, мне-то зачем?
— И впрямь, — хохотнул Обломов.
Николай заломил руки.
— Вы смеётесь, господа, а мне не до смеха!
— Так рассказывай уже! Чего тянешь?
Николай принялся рассказывать. Они с Машенькой вернулись из свадебного путешествия около месяца назад. Начали обживаться в доме Троекурова, Машенька, как водится, решила многое поменять. Вот тут у нас, вместо комнаты для утех со шлюхами, будет детская, вот здесь мы вместо караоке и шеста для стриптиза поставим беговую дорожку, и так далее. Возилась со всякими ремонтными делами и казалась абсолютно счастливой. Колян, которого к этим делам привлекали лишь в моменты, когда надо открыть кошелёк, тоже был вполне себе счастлив. Как вдруг три дня назад всё переменилось. После обеда Машенька, как обычно, отправилась вздремнуть, а когда встала, это была уже не Машенька.
— В смысле? — перебил я. — Когти начали отрастать, клыки показались? А ещё какие признаки? Если в ведьму обращается, то надо понимать, насколько далеко зашла трансформация.
— Нет-нет, что ты! Ни когтей, ни клыков! Внешне Машенька осталась той же, что была. Но это уже не она, пойми! Она стала говорить сиплым мужским голосом. Ведёт себя совершенно не так, как раньше. Постоянно раздражена, ругается на меня и на прислугу. Вчера избила горничную каминными щипцами. Сегодня гонялась за мной, швырялась стульями.
— И так уже три дня? Без перерыва? А чего ж ты психиатричку не вызываешь?
— Нет-нет! В том-то и дело, что утром Машенька просыпается — сама собой! Ничего из того, что творила накануне, не помнит совершенно. И до обеда — сущий ангел, как прежде. А вот после… — Николай покачал головой.
— Так, может, её просто обедом не кормить? Пусть сразу ужинает.
— Ах, тебе бы всё шутить! А я в полном отчаянии. Самое страшное то, что голос Машеньки, когда она… ну, когда это происходит, голос и манеры её напоминают… Напоминают… — Николай побледнел ещё больше.
— Твоего покойного папеньку, земля ему стекловатой, — закончил я.
— Откуда ты знаешь⁈
— Догадался. Кого б ты ещё так бояться мог.
— Да. Ты прав. В эти жуткие часы Машенька и правда — вылитый папенька. Прислуга почти вся разбежалась. Остались кухарка, она глухая от рождения, да лакей, который ещё папеньке прислуживал. И не к таким эскападам привык. А прочих — след простыл, и, ей-богу, я не могу их за это винить. Сам бы сбежал — но ведь это Машенька! Утром-то она — та, что прежде. Любит меня, ласкает. А после словно бес вселяется.
— Так, — я поднял руку. — Повторил: «бес вселяется»… Когда, говоришь, это началось?
