Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов
После папиросы захотелось пить. Он с досадой вспомнил, что опять забыл поставить на ночной столик бутылку боржоми — она осталась на большом столе, до которого было не дотянуться. А вставать так не хотелось...
Смертельная усталость хозяина незаметно перетекала в какое-то дурное беспокойство. В красноватом свете настольной лампы под абажуром обычно уютная столовая стала казаться местом таинственным и недобрым. То, что днем радовало его взгляд — геометрически прямые линии, умиротворяющая монотонность панелей из карельской березы, матовый мрамор камина — в полутьме приобретало потаенную мрачность. Словно бы он лежал в роскошном склепе.
Хозяин знал, что он совершенно один в этой огромной части дачи — от служебных помещений с персоналом его отделял длинный коридор с большими окнами, выходящими в другие комнаты. Конечно, охрана стояла по периметру дома, и, выйди он сейчас на веранду, увидел бы через стекло спины офицеров, чутко вглядывающихся и вслушивающихся в тишину парка.
Но здесь он был один. Это одновременно возбуждало и пугало его. Он любил одиночество, но страх не покидал его никогда. Если бы миллионы людей, для которых он был полубогом, знали, как жалобно ежится его сердце от таинственных ночных звуков... Если бы они знали, что этот титан и герой часто чувствует себя испуганным ребенком в темной пещере с затаившимися чудовищами...
В горле совсем пересохло, в груди теснило. Бутылка с водой заманчиво поблескивала в каком-то метре от него, но сил встать не было. Ему казалось, что, если он вылезет из-под одеяла и поднимется на ноги, притаившийся в засаде ужас мгновенно схватит его и унесет неведомо куда.
Воли хватило лишь на то, чтобы выпростать из-под одеяла правую здоровую руку (большая часть мира не знала даже, что он калека) и выключить лампу. Спокойнее ему от этого не стало. Отблески на мебели и стенах сделались еще таинственнее, ночные звуки — более угрожающими.
Однако стеснение в груди стало потихоньку отпускать, а сознание все чаще сползало в пеструю чепуху, предшествующую настоящим сновидениям.
И в этой полудреме его вдруг словно что-то толкнуло. Как будто по залу пронесся порыв ледяного ветра. Хозяин резко открыл глаза. В неверном свете парковых фонарей из окна он увидел темную фигуру.
Он не издал дикий вопль лишь потому, что горло сдавил ужас. Покушение было его всегдашним кошмаром. А то, что до сих пор никто из желавших ему смерти не смог его убить, по прихотливой логике хозяина означало, что вот-вот сможет.
Его до одури пугали даже не боль и не смерть, а беспомощность перед обстоятельствами. Упасть и лежать, не будучи в силах подняться, скуля от ужаса в луже крови и мочи — он даже не хотел думать об этом. Мысль о том, что кто-то может взять его титаническую личность и в мгновение ока превратить ее в бесполезную груду дурной плоти — эта мысль была истинным и всегдашним кошмаром, который на самом деле и определял все его поведение.
На мгновение хозяина посетила безумная надежда, что на самом деле темная фигура — это он сам. Наверное, он как-то встал, не заметив того, и теперь смотрит на свое отражение в зеркале. Но тут же вспомнил, что запретил держать на даче зеркала — терпеть их не мог.
Его окатила новая волна ужаса. Застывший взгляд зафиксировался на фигуре, загородившей стол с вожделенной бутылкой воды. Мысли мелькали в голове и схлопывались бесследно, хаотичные мысли — что зря не держит пистолет под подушкой, что до кнопки вызова охраны теперь никак не добраться, и зачем он не велел провести ее на ночной столик, что надо бы вскочить и защищаться, но он ни за что не сможет сделать этого...
Молиться? Или уже поздно?..
Как же хочется пить!
Адреналин обострил зрение, и из мглы стали проступать подробности. Старик... Впрочем, нет. Просто немолодой мужик. Кажется, азиат... Не европеец точно. Мешковатые штаны и клетчатая рубашка, соломенная шляпа на голове.
Да кто же это такой, Господи?!
— Не пытайтесь встать, — спокойный, даже слегка неживой голос раздавался как будто прямо в голове хозяина. — Вы спите.
Может быть, впрочем, пришелец вообще не произнес ни слова — просто они появились перед хозяином в воздухе. Причем написанные по-грузински.
— Кто вы? — хозяин не был уверен, что сказал это сам. Тем не менее, вопрос заколыхался в воздухе.
— Хуан Матус, к вашим услугам. Часто меня называют дон Хуан.
— Я сплю? — ситуация становилась понятнее, и хозяина это немного приободрило.
Пришелец кивнул.
— Вы спите. А я вас курю.
Его слова по-прежнему проплывали перед хозяином грузинскими буквами.
— Что это значит? — как часто бывало в минуту настоящей опасности, страх хозяина отошел в сторону. Мысли стали четче — насколько было возможно в такой ситуации.
Как показалось хозяину, незнакомец был немого озадачен. Он снял шляпу и потер висок.
— Дон Хосе, мне довольно трудно объяснить это вам, — вождь машинально отметил, что пришелец «испанизировал» его имя. — Но имейте в виду — человек, которого вы видите во сне, вполне живой и существует одновременно с вами.
— Я не понимаю, — со своей обычной расстановкой проговорил хозяин.
Он хотел потянуться за папиросой, но понял, что так и не может двинуться. Да и Бог с ней, с папиросой — во рту совсем пересохло. Он даже как будто слышал задорное журчание горного ручейка. Ему бешено захотелось окунуть туда голову.
Дон Хуан кивнул.
— Дон Хосе, — веско произнес он, — я бы мог объяснять вам положение дел всю ночь. Но к чему это? У нас с вами есть неотложное дало, а мое присутствие здесь, к сожалению, ограничено.
— Хочешь купить мою душу? — вдруг спросил хозяин.
Дон Хуан ударил себя шляпой по ляжке и гулко захохотал.
— Зря вы не стали падре, дон Хосе, — отсмеявшись, весело сказал он. — Уверяю вас, я никакого отношения не имею к существам из ваших фантазий. А что касается вашей так называемой души...
Он махнул рукой и снова засмеялся.
Хозяин скептически хмыкнул.
— Положим, ты не по мою душу. Хотя уж к кому уж бы это... «существо» и пришло бы... Ну да ладно. Дон Хуан, значит?
