Василий Панфилов - Кирасир. Двуглавый Орёл против турецких стервятников
Обнаружилось это случайно, когда он заметил, что слушают его не только дети, но и няньки, жена… Причём слушают, затаив дыхание. Ну и повелось – слушают, а в углу сидит писец, лихорадочно строчащий карандашом. Так что к началу марта из типографии Шляхетского корпуса вышло сразу два тома сказок – для самых маленьких и для детей постарше. И если «Колобок» и прочие малышовые сказки были приняты просто благосклонно, то вот «Русалочкой» зачитывался весь «Петербург».
Игорь же в это время заканчивал «Сказку о мёртвой царевне и о семи богатырях». Нужно сказать, что помимо медитации, необходимой, чтобы информация всплыла, он применил ещё и таланты художника, сделав великолепные рисунки – как и в случае с «Русалочкой».
Литературная деятельность прекратилась к началу апреля – обнаружилось, что в войсках недостаток продовольствия и из-за этого пришлось даже прервать удачно начавшуюся осаду Хотина, одной из важнейших крепостей польских конфедератов. Воронцов, которого Миних прямо обвинил в воровстве, не нашёл ничего лучше, как свалить вину на Рюгена.
– Я?! – орал Грифич на бледного Петра. – Я вор?! Столько лет служил, копейки не взял, а потом меня вором называют?! Не лучше ли вспомнить «подвиги» этого урода?! Сам же его с поста генерал-губернатора Петербурга смещал – за воровство, как и отца!
Попаданца несло – контролировать свою ярость он мог с трудом и наговорил в итоге много лишнего. Точнее, лишнего-то было сказано сравнительно немного – разве что прояснилось его отношение к Александру Воронцову. Но вот громкость… Слушал его если не весь Зимний, то уж точно – большая часть, лёгкие у попаданца были на редкость могучими, да и с голосовыми связками всё в порядке. И нужно сказать, что общественное мнение было на стороне Померанского…
Не все его любили, но вот уважением герцог пользовался и уж точно обвинения в воровстве были лишними. Если бы генерал-квартирмейстер Воронцов начал бы рассказывать о неумехах-подчинённых, мышах и прочем, могло и проскочить, а так… Так даже император озверел и провёл короткое расследование, после которого шурин вылетел из покоев императора со сломанным носом…
* * *– Паразит! – орал Пётр на родича. – Нна! – в лицо Воронцову прилетела плюха, но император был достаточно тщедушным человеком и сам почувствовал, что слабо. Если бы не перстни, оцарапавшие лицо вора, эффекта и вовсе бы не было. Озверев, император не глядя взял со столика шкатулку с безделушками и ударил ею генерал-квартирмейстера в лицо – неуклюже, плашмя. По ковру персидской работы рассыпались какие-то драгоценности жены из сломавшейся шкатулки, а Пётр продолжал орать на ставшего перед ним навытяжку с окровавленным лицом Александра Воронцова.
– Скотина! Воруешь, у меня воруешь! Мало я тебе дал?! Да клеветать, свинячий сын! На Грифича, который ни копейки казённых денег не украл, о чём весь Петербург знает?! Ты не только вор, но и дурак! Вон пошёл, видеть тебя не хочу…
* * *А кое-кто из его окружения отправился в ссылку, лишившись части имущества.
Оказалось, что, несмотря на всю любовь к родственникам, терпеть воровство, из-за которого погибают ЕГО солдаты, Пётр Федорович не мог и не хотел. Да и супруга, несмотря на всю любовь к брату, женщиной была доброй и сострадательной, а «солдатиков» она жалела в данном случае больше.
– Генерал-квартирмейстер – ты, – коротко сказал император, вызвав его к себе, – полномочия – максимальные. И… прости, я был не прав.
С этого дня принц развил буквально лихорадочную деятельность. Сильно помогало то, что он всё-таки немного отслеживал происходящее и был в курсе – куда подевалась очередная партия продовольствия и где можно найти седельную кожу… Оставив беременную Наталью (повитухи говорили о мальчике!), он носился по Петербургу и орал, бил, сажал в тюрьмы и ссылал на каторгу.
Припасы требовались здесь и сейчас, а не когда-нибудь потом. Каждый день промедления означал, что русским солдатам может не хватить еды, пороха, свинца. Сильно помог Потёмкин, оказавшийся ещё и хозяйственником. Вообще, чем дальше, тем больше попаданец уважал этого человека и много хорошего говорил окружающим о его качествах.
– Я с тобой еду! – сообщил ему сияющий Павел.
– Исключено! – категорично отрезал Грифич.
– Папа разрешил, – сообщил в ответ довольный подросток и показал язык. Усевшись в кресло, он поджал под себя ноги (привычка, перенятая у Игоря) и начал рассказывать свои «ужжасно героические» планы на предстоящую войну. Как водится в таком возрасте, с реальностью они были связаны мало… Дослушав до рейдов в турецкие тылы и атак «впереди, на лихом коне» на вражеские батареи, Наставник покинул цесаревича и отправился к Петру.
– Конечно, – благодушно сказал император, – пусть в войне поучаствует.
Рюген предпринял ещё несколько попыток отговорить от такой идеи, но Пётр Фёдорович, похоже, просто не понимал. Сам он очень любил армию, но в сражениях никогда не был. Возможно, именно поэтому война воспринималась им как нечто возвышенное и романтичное – ну сам Померанский тому пример! «Поединок на Мосту», мать его…
Сам же Игорь прекрасно понимал, что такое шальные пули и ядра, эпидемии, а главное – неизбежные случайности. Тут хоть полк охраны приставь, так всё равно будут какие-то моменты, где этого полка не окажется или же от него не будет толку.
Дело было не только в жалости к подростку и в том факте, что он вообще-то привязался к подопечному… Но и в том, что был он не просто первенцем, а ещё и единственным отпрыском мужского пола у Петра. А одной из важнейших задач Рюген считал преемственность власти – без каких-либо переворотов. Самое же скверное, что от ближайшего окружения Александра Воронцова при виде царевича тянуло каким-то нехорошим ожиданием…
Часть II
Война с Турцией
Глава 1
Получив расширенные полномочия, Померанский взялся за дело очень резко. Помимо хлопот хозяйственных, в типографиях печатались карты тех мест, где могли развернуться бои. С ними, кстати говоря, дела обстояли достаточно печально – считалось нормальным иметь всего несколько экземпляров у главнокомандующего. Желающие перерисовывали их с большей или меньшей степенью достоверности. Учитывая очень маленькое количество квалифицированных чертёжников-художников, результат можно было легко представить, точнее – его отсутствие.
Нормальные карты были делом дорогим, но в казне Шляхетского корпуса имелся хороший запас средств на всякие непредвиденные случаи, и он без раздумий пустил их в ход. Так что теперь нормальный комплект карт имелся в каждом полку, что уже хоть что-то…
Помимо карт, Рюген через газеты обратился к общественности:
«…Война с турками и поляками идёт не за какие-то абстрактные интересы, а за Русскую Землю и за Православную веру. Не впадая в официоз и пафос, можно смело назвать её Священной – слишком многое зависит от её исхода.
Любая помощь Войску Русскому будет кстати. Вас не призывают идти записываться добровольцами – наши воины храбры и умелы. Но вот послать письмо своим землякам со словами ободрения, посылку с лекарственными травами или какими-то лакомствами для раненых… Поверьте, это будет серьёзная помощь – они будут знать, что их помнят и ждут.
Самая же главная помощь будет заключаться в том, чтобы вы смотрели за поездами[35], отправляемыми на войну. Встречаются нелюди, что воруют у Русских солдат напрямую или поставляют некачественный товар. Если вы можете как-то проконтролировать это – делайте!»
Параллельно Грифич мобилизовал травников подходящего возраста в добровольно-принудительном порядке – то есть деньги и почётная медаль после завершения кампании или неприятности от властей сейчас за отсутствие патриотизма. Мобилизовал и учеников Художественной школы – старшекурсников, разумеется. Прежде всего они должны были заняться копированием карт на местах, и задачу эту принц считал очень важной.
Мобилизовал и музыкантов, причём не только учащихся старших курсов, но и «ограбил» некоторых вельмож. «Ограбление» было вполне добровольным – многие сановники в порыве патриотизма сами предлагали какие-то услуги. Ну а почему бы и нет, если лично тебе это ничего не стоит…
* * *– Аа, – пьяно скривился упитанный пожилой чиновник, – всё едино во время войны приёмов нормальных устроить не получится, потому и отпустил своих. Этот Руг… Рюг… Грифон мозги заклюёт: «Неуместно веселиться, когда вый… война идёт».
– Этот? Да, может, – согласился такой же нетрезвый и какой-то «пожёванный» собеседник из отставных вояк, всю жизнь прослуживших на паркете, тыкая одновременно вилкой в опята – зажевать. – При Матушке попроще было: хотишь – служишь, хотишь – нет. Зато при мундире! И сама Государыня повеселиться любила – какие балы и машкерады…
