Ревизор: возвращение в СССР 2 - Серж Винтеркей
Мне одному, как-то так вышло, пары не хватило.
Одноклассники веселились, медсестра и Аркадий сначала активно показывали им, как это делается, потом медсестра, утомившись, встала рядом с матами.
Я встал рядом с ней.
— Всегда хотел узнать, — от скуки начал я, — как долго надо делать искусственное дыхание?
— Сколько надо, столько и надо делать, — ответила она. — До приезда скорой.
— А если нет скорой и не будет?
— Как это?
— Ну, например, далеко мы в тайге в экспедиции.
— Ну, тогда, пока человек сам не задышит, — ответила она.
— Искусственное дыхание является реанимационным мероприятием? — донимал её я.
— Конечно, сердечно-лёгочная реанимация, — ответила она.
— Я, когда в больнице лежал, видел, как доктор Юрий Васильевич мужику ударом кулака сердце завёл.
— Это называется прекардиальный удар, — улыбнулась Наталья Кирилловна. — На самом деле, ударов должно было быть два.
— Точно, два, — вспомнил я.
— С высоты 20–30 сантиметров бьёшь вот в эту точку, — показала она, ткнув меня в грудь. — Но это сработает только, если сердце остановилось не более тридцати-сорока секунд назад. И после каждого удара контролируется пульс.
— Как контролируется? — заинтересовался я. — На шее?
— На сонной артерии. Вот тут, — она нажала мне на шею. — Попробуй.
Да, знаю я это место, все удушающие захваты делаются по сонной артерии.
Как интересно. В техникуме у нас была военная подготовка, но такого нам не рассказывали. Век живи, век учись.
Тут раздался девчачий визг. Мы с медсестрой резко повернулись к матам. Ветка поменялась с Юлькой местами и пыталась делать ей искусственное дыхание. Юлька извивалась и визжала с хохотом.
Да она щекотки боится!
— Давай, я попробую! — улыбаясь, громко предложил я, подходя к ним.
— Не надо! — тут же стихла Юлька.
Ну нет, так нет. Я же по-доброму хотел. Да и вообще, раз все ее моей девушкой считают, и она вроде как и не против, может, пора ей что-то уже и делать в этом направлении. Или убедить меня, что ничего такого на деле и нет, и время зря на это не тратить, продолжать развивать дружескую линию.
Я хотел ещё что-нибудь спросить у медсестры, но она уже стояла рядом с Аркадием и что-то с ним обсуждала.
До конца урока оставалось ещё время, но Аркадий собрал нас вокруг себя.
— Всё. Урок закончен, — объявил он. — Туристы, по домам. Встречаемся у школы через час. Не опаздывать! Кто без лыж, приходите раньше минут на десять-пятнадцать — лыжи подобрать.
Мы бросились в раздевалку.
Вино бы не забыть, думал я, когда мы со Славкой неслись домой.
— Я сейчас быстренько поем и к тебе, — пообещал Славка, когда мы добежали до моего дома.
Глава 7
Суббота, 20.02.71 г. Дома у Домрацких — Ивлевых
Да, пообедать не мешало бы.
Эмма была уже одета, только куртка и шапка остались.
— Готова? — спросил я её, врываясь в хату.
— Вроде да, — ответила она, возбуждённо теребя край свитера.
— Пообедала?
— Не хочется что-то.
— Надо. Садись, ешь, — скомандовал я и пошёл переодеваться.
Когда мыл руки, заметил, что в ведре воды опять нет.
Бабушка поставила нам тарелки с куриным супом и миску со вчерашней жареной ледяной. Я был голоден и сожрал и суп, и рыбу. Эмма только поковырялась в супе немного. Ну, хоть так. Что-то она волнуется.
Я схватил пустое ведро и побежал на колонку. Пока наливал воду, Славка вышел на улицу.
Мы так и пришли обратно вдвоём. Он рюкзак свой в сенях оставил, разулся и вошёл за мной в хату. Я поставил ведро на место и поспешил проверить ещё раз, всё ли взял.
— Проверь, как Эмма собралась! — крикнул я другу, укладывая свой рюкзак в комнате бабули так, чтобы на спину ничего твёрдого не давило.
Наконец, я вышел в кухню со своим рюкзаком. Ничего лишнего, но выглядел он впечатляюще. Бабушка молча подала мне мешочек с баранками. Я, мысленно чертыхнувшись, начал опять развязывать рюкзак, чтобы спрятать их.
Славка как раз закончил перекладывать рюкзак Эммы. Вытащил у неё её спальник и вышел с ним в сени.
Я надел свой рюкзак, постоял с ним посреди кухни, попрыгал, примеряясь.
Бабуля сидела в растерянности на стуле, теребя фартук. Я ей посочувствовал, сам был в этой шкуре. Отпускать на два дня ребенка, которого по инерции считаешь недотепой, неспособным без тебя и шагу сделать, не так и просто. А уж такого, который совсем недавно с моста сиганул, так уж и вообще тяжело. Мало ли, внучок за старое возьмется! Но молодец, что не стала препятствий создавать моему участию в походе. Я вот совсем не уверен, что в такой ситуации внука отпустил бы в поход. Хотя и времена сейчас такие, что на все проще смотрят. Немудрено, люди, которые войну пережили, ко многим вещам иначе относятся. Хотя я вот могу гордиться, что девяностые пережил, и сравнительно неплохо. А были у меня сверстники, что выживали, собирая бутылки по свалкам. И были те, что и не выжили.
Тут из своей комнаты вышла заспанная мама, детей, видимо, после обеда уложила и сама уснула.
— Уже собрались? — зевая, спросила она, подошла к умывальнику, умылась. Осмотрела меня и мой рюкзак. — Удачи тебе, сынок.
Она обняла меня и чмокнула в щёку. Подошла бабушка, тоже обняла. Объятия затянулись. У мамы на глазах выступили слезы. Бабка держалась лучше, но у нее руки ощутимо дрожали.
— Дамы! — смутился я. — Ну вы что меня как на войну провожаете. Завтра буду дома. Всё! Не раскисайте.
* * *
Как же Пашка на отца становится похож, думала Аполлинария.
Такой же независимый, такой же упрямый. Если уж что решил, то уже не вырубишь топором.
Отец его, вот так же, ушёл однажды и больше не вернулся. У Поли слёзы навернулись на глаза.
— Всё будет хорошо, — сказала мать то ли Поле, то ли сама себе. — Он уже большой.
— Так страшно! — пожаловалась матери Поля. — Тебе не страшно?
— Страшно мне было, — вспомнила Эльвира, — когда Ровковичи оккупировали, а я на фронте. И полгода не знала, что с тобой и бабушкой, пока она не написала из Удмуртии, что вы эвакуировались.
— Дианка Полянская с ним пошла, вот что меня смущает, — поджала губы Поля, — они там в палатках, в лесу будут. Как бы он чего с ней не учудил. Он же не знает, что она его сводная сестра.
— Если смущает, так почему ты мне запретила ему рассказать об этом? — нервно сказала Эльвира. — Я понимаю, что ты до сих пор на его отца обижаешься, трудно простить такое. Но дети
