Младший научный сотрудник (СИ) - Тамбовский Сергей

— И суп какой-то горький, — сообщил Аскольд, попробовав одну ложку, — я такое жрать не собираюсь, — и он выплеснул суп на траву… я попробовал — нормальный суп был, с картошкой и большими кусками мяса.

Компот его тоже не удовлетворил, жидкий и несладкий, сказал он про него.

— Короче так, пацаны, — заключил он своё мнение об обеде, — я больше никого пасти не буду, пока меня не накормят как положено.

Нина, как я заметил, готова была чуть ли не расплакаться от такой оценки её работы, а водитель сплюнул на обочину и сказал следующее:

— Ну садись в машину, отвезу тебя к старшим товарищам — им всё и выскажешь.

— Думаешь испугаюсь? — перешёл на агрессивный тон Аскольд, — поехали к старшим — им всё и выскажу, — и он уселся на переднее пассажирское сиденье, голый по пояс, с майкой в руках, где болтались подосиновики (я успел заметить, что там были здоровенные шляпы в основном, лично я такие переростки не брал никогда).

И они отчалили, коптя деревенский воздух чёрной выхлопной трубой. На дорожку Аскольд продекламировал в открытое окно УАЗика известные зэковские вирши:

— Хозяйка бл…, пирог говно, котлеты будто из конины, подайте шляпу и пальто — е..л я ваши именины.

— Чёт твой Вульф совсем с катушек съехал, — высказал мне пастух, — он и всегда что ли такой был?

— Да вроде не замечал, — осторожно ответил я, — может на солнце перегрелся?

— Может и перегрелся, — ответил Игнатьич, — ну чего, мы с тобой вдвоём остались, Камак, давай отрабатывать.

Я тяжело вздохнул, взял в руки единолично уже принадлежащий мне кнут и погнал скотину чуть наискосок, в сторону ещё не объеденных коровами участков пастбища…

Время тянулось медленно и мучительно, коровы пытались разбежаться чуть ли не вдвое интенсивнее, чем до обеда, а тут ещё налетело целое облако комаров, оводов и слепней. И если первые были привычным злом, то слепней-оводов я до этого встречал очень редко… мерзкие твари, да, и кусаются очень больно. Коровы тоже страдали от них, постоянно хвостом обмахивались, но помогало это слабо.

— А они ведь и болезни какие-то переносить могут, верно? — спросил я у Игнатьича, припечатав очередное насекомое на шее.

— Дык и кони можно двинуть при случае, — просветил меня он, — если у тебя организм ослаблен, а они укусят в нужную точку.

— Вот спасибо, успокоил, — зло ответил я ему и побежал заворачивать назад очередную тёлку, а когда вернулся, продолжил нашу эмонтологическую бесед, — а кто из них хуже-то, овода или слепни?

— Оба хуже, — коротко обрисовал мне ситуацию Игнатьич, — овода только тем и отличаются, что они мохнатые и на шмелей похожи, а слепни серые все. А так-то кусают они одинаково больно.

Но всё на свете когда-нибудь, да заканчивается, подошёл к концу и этот бесконечный день на пастбище. Мы пригнали коров к тому месту, где заканчивалась столбовая дорога, там нас уже ждала полуторка, УАЗик видимо для других дел понадобился.

— Ну бывай, Камак, — пожал мне Игнатьич руку, — тёлок я уже сам загоню в коровник — туда они и без пастуха идут. Только вот что, — добавил он на дорожку, — больше этого твоего Вульфа чтоб я здесь не видел… ты-то парень правильный, но напарник у тебя говно полное.

Я ничего на это отвечать не стал, пожал плечами и запрыгнул в кузов… а через полчаса возле нашей родной практически общаги.

— Ну вы там и выдали сегодня с Букреевым, — так меня встретил Али-Баба, сидевший за обеденным столом и чиркавший что-то там в блокноте, — какая муха вас обоих укусила-то?

— Не муха, а слепень, Пал Палыч, — поправил я его, — и не нас, а одного Аскольда — я-то до самого финала дотянул и удостоился благодарности от пастуха.

— Завтра утром Букреев идёт на разбор к председателю, — сообщил мне он, — скорее всего выгонят его из нашего отряда и в город ушлют.

— Так разве это плохо? — поинтересовался я, присаживаясь рядом, — от сельхоз-работ освободится.

— Так-то оно так, — вздохнул Али-Баба, — только ведь они вдогонку сопроводительную бумагу пошлют, что тут случилось, как и почему… из комсомола запросто могут вышибить в нашем ИППАНе. А это сам понимаешь, что за собой потянет…

— Да, нехорошо…, — ответил я, подумав, — а где он сам-то сейчас, Букреев?

— В бане своей, где ж ещё, — усмехнулся Али-Баба.

— А почему сегодня разборок у председателя не было? — продолжил вопросы я, — его ж с пастбища прямо туда повезли.

— А он выпрыгнул по дороге, — просветил меня начальник, — прямо на ходу открыл дверь УАЗика и вывалился на обочину. Щофёр остановился, хотел его назад запихнуть, а его уже и след простыл — в лесок убежал.

— Даааа, — почесал я в затылке, — дела… ну я пойду поговорю с ним что ли, — и я отправился по лесной тропинке прямиком к нашей бане.

Аскольд сидел на лавочке возле неё, раскачивался из стороны в сторону и мычал что-то невнятное.

— Допрыгался ты, Вульф, — сообщил я ему, — завтра сам председатель будет над тобой суд делать.

— Уаааа, — ответил он с пьяной улыбкой, из-под столика выкатилась бутыль из-под спирта.

— Всё вылакал, — констатировал я, — тут же поллитра оставалось.

Но ответа я совсем никакого не получил, плюнул и отправился к речке смывать с себя трудовой пот и успокаивать укусы слепней. А в спину мне прозвучало довольно отчётливое:

— Я сегодня в жопу пьян, как заморский обезьян.

Глава 12

83 год, Камчатка, посадка боинга

— Тебя нам сам бог послал, — выдал начальник неполиткорректную фразу, после чего мы загрузились во внутренности зелёного армейского УАЗика, он вперёд, а я сзади… и к нам ещё давешний капитан присоединился.

— Семёныч, — полковник поднёс ко рту переносную рацию, — вы как там, готовы?

— Всегда готовы, — донёсся из рации простуженный голос, — куда он там прилетит-то?

— На главную полосу, — уточнил начальник, — с юга заходит, значит ловить его надо на северной оконечности… ну где наши Тушки стоят.

А потом он оглянулся на меня и добавил: — По сторонам не смотреть… ааа, потом всё равно бумагу о неразглашении подпишешь.

— Садится, — негромко напомнил капитан, — что-то не нравится мне его заход…

Возле здания аэровокзала сиротливо жались два ИЛа-62, на одном из них, подумал я, мы бы сейчас с Серёгой уже в Москву летели, да видно не судьба. А боинг тем временем в первый раз промахнулся по полосе и делал круг, чтобы зайти по новой.

— А полоса-то выдержит такую тушу? — спросил я между делом, — 747-е же весят немало.

— У нас тут 114е и 95е тушки садятся, — меланхолично ответил капитан, — а они весят не меньше.

Далее мы все сидели молча, наблюдая за эволюциями корейца… левый крайний двигатель у него отчаянно чадил, даже и пламя видно было временами.

— На этот раз точно идёт, — полковник отложил бинокль в сторону, — ну пусть ему помогут его корейские боги… вот ты, Петя, в курсе должен быть — какие у них там местные боги-то?

— Кхм, — закашлялся я от неожиданного вопроса, — наверно Будда, они ж там буддисты в основном. И еще может быть Конфуций такой, из Китая к ним такое дело пришло.

— Ну пусть они на пару им тогда подсобят, всем этим пассажирам боинга, и Будда, и Конфуций, — не стал спорить начальник. — Классно зашёл, — прокомментировал он посадку, — сейчас касание будет.

Боинг плюхнулся на нашу посадочную полосу достаточно сильно, подскочил пару раз, поднял все закрылки и врубил реверс… на мой взгляд всё по плану шло.

— Едем, — толкнул водителя полковник, — жми, Вася.

Одновременно с нами от вокзала стартовали пожарники на красном ЗИЛе и врачи на беленьком РАФике. А еще и трап выехал откуда-то сбоку. И мы все вчетвером, подпрыгивая на стыках бетонки, погнали на край аэродрома, куда катился тем временем корейский боинг, быстро замедляя свой бег … окрашен он, кстати, был совсем не так, как описал летчик-истребитель — круглая эмблема на хвосте у него имелась, а вот верх был совсем даже не голубой, а ярко-оранжевый.