Товарищ "Чума"#6 - lanpirot
Однако, даже за столь короткий промежуток времени, мне удалось привести в порядок свои мысли, взбодриться и сбросить жуткую усталость, навалившуюся на меня после схватки с немецким упырём. Не знаю, насколько велики его силы, но надеюсь, что в ближайшее время ему тоже придётся восстанавливаться. Такие чудовищные нагрузки бесследно не проходят. И у нас еще будет время подготовиться.
Мои соратники уже поджидали меня на улице, переодевшись в новенькую, еще необмятую форму, пропахшую нафталином, которую притащил со склада начхоз школы — дядя Федя, суровый и неулыбчивый сержант госбезопасности с колючим взглядом. Однако, спецом он оказался отличным, и с первой попытки умудрился подобрать всем по размеру не только форму, но и сапоги.
Форма досталась всем, кроме непомерно высокого Тома, не вписывающегося своим более чем двухметровым ростом в общепринятые рамки. Но одежда Бомбадила была нещадно испорчена кровью, а отстирать и высушить её не было времени. Но появляться в таком затрапезном виде перед светлы очи руководства страны… Сами понимаете, кому в этом случае прилетит.
Однако, начхоз школы проявил какие-то поистине невообразимые умения доставать необходимые вещи просто-таки из-под земли. Не прошло и получаса, как он притащил в беседку перевязанный бечёвкой бумажный сверток. Том тем временем дожидался начхоза в беседке в одном чистом исподнем.
Ввиду своей худобы натянуть на себя чистую рубаху и летние кальсоны ему не составило труда. Только смотрелись они на нем как рубашка с коротким рукавом, едва-едва достающая до пупка, а кальсоны превратились в натуральные бриджи. Начхоз с таинственным видом фокусника аккуратно размотал бечёвку и, спрятав её в карман, развернул сверток.
— Настоящий комиссарский френч! — произнес он, сунув в руки Тома куртку защитного цвета. — По–спецзаказу перед самой войной пошили… Да погиб товарищ комиссар, так и не дождавшись обновки. Тоже типа тебя был, чуть не три аршина[2] ростом… Его не стало, ну а обновку не ношену, выбросить рука не поднялась. А такого великана еще попробуй сыскать. А вот глядь — пригодилась! И сапоги туды же — нашлись! — И он поставил перед рыжим шотландцем превосходные яловые сапоги большого размера. — Повезло тебе, паря! Тоже не ношены! Как говорится — мух не сидел! Носи, хлопче, все равно больше никому не подойдут… — С этими словами начхоз удалился восвояси.
Как бы это не показалось странным, но принесённая начхозом одёжка, села на Бомбадила, как влитая. Включая и сапоги. Вот что значит глаз-алмаз! И никаких примерок не понадобилось! Том походит туда-сюда вокруг беседки, поприседал, даже станцевал что-то похожее на хайланд[3].
— Надо же, — изумленно произнес он, — этот костьюмчьик словно на менья пошитий! И совсьем нигдье не тереть и не давить! Этот ваш дядья Федья настоящий кудьесник, хоть никакой магический задаток я в нем не находить.
Взглянув на Тома, я едва не прыснул от смеха. Ну, вы сами представьте себе двухметрового комиссара-чекиста с будёновскими рыжими усами вразлёт и с такой же рыжей растрепанной бородой, которая после основательной стирки совершенно утратила всякое подобие формы. «Лук»[4], как выражались мои ученики, просто крышесностый. Даже круче, чем он до этого был.
Пока я освежался и приводил себя в порядок в ду̀ше, мои действующие целительские печати, наконец-то, окончательно починили моё истерзанное тело, избавив, ко всему прочему, и от кровоточащих глубоких царапин на лице. Что и бросилось в глаза моим боевым соратникам, когда я покинул душевой сарайчик.
— А как это у вас получилось, Товарищ Чума? — Первым проявил неподдельный интерес профессор Трефилов, проведя ладонью по собственному лицу, тоже основательно пострадавшему во время противостояния с упырём.
— Это работа целительского конструкта, — пояснил я.
— Тоже та самая пресловутая магия? — живо поинтересовался учёный.
Думается мне, им двигал не только шкурный интерес собственного оздоровления, а страсть настоящего ученого ко всему новому и неизведанному. Стоит лишь вспомнить, сколько нападок так называемых деятелей от науки он пережил, когда представлял коллегам собственное изобретение, не укладывающееся ни в одни научные рамки.
Так что поверить в магию ему будет куда проще, чем некоторым замшелым академикам и докторам наук, надевшим непроницаемые шоры[5] и не видящем ничего вокруг. Да, похоже, он в неё уже поверил — вон, как глазки загорелись. Я неожиданно подумал, что если и его привлечь к совместной работе по разработке совершенно неизвестных магических конструктов со мной и Глафирой, то из нас получится неплохая команда. И мы вполне можем внести свежую струю в это замшелое магическое болото, в котором уже давно забыли, как это вообще — изобретать что-то новенькое.
— Да, Бажен Вячеславович, это именно магия! — Я подошел к профессору, и быстро изобразил в воздухе перед его лицом простенький целительский конструкт.
На большее мне не хватило бы сил. Это была не наша с Глафирой разработка, а целительское заклинание, почерпнутое мной из веды. Именно на её основе (и еще нескольких подобных печатей) мы и начинали свои исследования. И я могу сказать без ложной скромности — у нас получилось!
Но даже такой малости должно было хватить профессору, чтобы залечить глубокие царапины на его лице и немного взбодрить его уже немолодой организм. Так и произошло — раны на коже затянулись практически мгновенно. Да и внешне старик весьма посвежел, словно сбросил с плеч пару-тройку лет.
— Прямо волшебство какое-то! — пораженно воскликнул Трефилов, ощупывая лицо пальцами и не находя саднящих царапин. — И голова болеть перестала!
— Так и есть, Бажен Вячеславович — это волшебство, — с самым серьёзным выражением лица подтвердил я. — Правда, совсем маленькое… Для большего мне нужно серьёзно готовится — сейчас я совсем не в форме…
— А скажите, товарищ Чума… — осторожно произнес профессор, сильно волнуясь, — а это ваше… волшебство… можно изучить?
— Что вы имеете ввиду? — переспросил я. — Научиться, чтобы применять? Или ваш интерес сугубо фундаментальный?
— Научиться применять такое чудо, конечно, здорово… — ответил Бажен Вячеславович. — Я не откажусь, если вы согласитесь меня научить… колдовать… чародеить… волховать… Я, к сожалению, не знаю, как это правильно это называется… Я ведь смогу освоить эту науку, товарищ Чума? — с надеждой спросил он, пристально глядя мне в глаза. — Я слышал, как бригадефюрер СС Виллигут говорил профессору Хорсту, что у меня есть какой-то дар, — не дождавшись моего ответа, выпалил он.
