1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин
Глава 12
Моему появления ни Молотов, ни Ворошилов не удивились. Похоже, что генсек предупредил их заранее. Когда я присел к столу, Ворошилов больше молчал, постоянно подкладывая себе в тарелку квашеную капусту из простой керамической миски. А Сталин с Молотовым увлеченно обсуждали ту самую «военную тревогу», которая в прошлом году не на шутку всполошила советское руководство, вынудив срочно искать «наш ответ Чемберлену». И, как я понял, эта тема военной опасности со стороны государств Запада очень серьезно тревожила Иосифа Виссарионовича до сих пор.
Тема возникла примерно год назад из-за революционного движения в Китае, которое набирало обороты при поддержке СССР. Войска китайских революционеров под руководством советских военных советников, одним из руководителей которых был первый красный командир, награжденный орденом Красного Знамени, бывший военный министр Дальневосточной Республики Василий Блюхер, в январе 1927 года провели успешное наступление, заняв английские концессии в Ханькоу и Цзюцзяне. И англичанам вынужденно пришлось подписать договор об уступке китайской стороне этих территорий в обмен на спокойную эвакуацию своих подданных оттуда. Разумеется, в самой Великобритании это известие было воспринято общественностью, как национальное унижение. И уже в феврале глава МИДа Великобритании Джозеф Чемберлен подписал ноту, призвавшую Советский Союз немедленно прекратить пропаганду против англичан, развернутую среди китайцев, а также поддержку коммунистической партии Китая.
Получив дипломатическое предупреждение от англичан, правительство СССР среагировало на ноту через газету «Правда», где 2 марта появилась заметка с тем самым «ответом Чемберлену». В заметке сообщалось, что Советский Союз будет поддерживать борьбу китайских товарищей и в дальнейшем. Разумеется, эта публикация еще больше подняла градус политической напряженности. Вот только советское руководство не могло учесть, что внутрь Гоминьдана, консервативной, по сути, партии, в союзе с которой действовали на тот момент китайские коммунисты, проникли британские агенты влияния. И, по мере продвижения китайской армии, наступающей против колонизаторов на Шанхай и взявшей город 21 марта, противоречия между гоминьдановцами и коммунистами резко усилились.
И тут без стараний английских шпионов, конечно, не обошлось. С подачи англичан, Гоминьдан развернул пропаганду о том, что хочет лишь восстановить стабильность в Китае, в то время, как коммунисты призывали не останавливаться на достигнутом, продолжать революционные преобразования и дальнейшее изгнание колонизаторов. Но, руководство Гоминьдана уже прочно попало под влияние Великобритании. И 6 апреля в Пекине гоминьдановцами был организован захват полпредства Советского Союза, в ходе которого врагам удалось захватить секретные документы, свидетельствовавшие о прямой помощи от СССР китайским коммунистам. Впрочем, все это было операцией британской разведки с целью создания повода, чтобы поставить гоминьдановского вождя Чан Кайши перед выбором: разорвать союз с коммунистами или потерять власть. Уже с 12 апреля в Китае начались массовые аресты коммунистов и высылка советских советников. А в начале мая китайские власти начали публикацию захваченных советских документов с целью дальнейшей дискредитации СССР в глазах китайского народа. Мол, посмотрите, граждане, это они, советы, внедряют на китайской земле коммунистические идеи, а наш глубинный китайский народ к коммунистической пропаганде никакого отношения не имеет, а поддерживает только Гоминьдан.
Одновременно с событиями в Китае британцы активизировали деятельность эмигрантских белогвардейских организаций, выделив им средства на проведение диверсий против СССР. 12 мая по прямому указанию правительства Великобритании полиция неожиданно ворвалась в офис советско-английской торговой компании «АРКОС», изъяв документы, позволившие британской разведке накрыть сеть из десятков агентов Коминтерна. На что правительство Советского Союза ответило лишь нотой протеста. А 27 мая правительство Великобритании разорвало не только дипломатические, но и торговые отношения с СССР. Что, собственно, вместе с одновременным усилением Польши и с нежеланием Японии заключать мирный договор, привело к той самой «военной тревоге», которую в июле сформулировал Лев Каменев: «Война неизбежна, вероятность войны была видна и три года назад, теперь надо сказать — неизбежность», переполошив, тем самым, весь советский народ. С этого момента и началось нагнетание военного психоза. Хотя Центральный Совет Осоавиахима еще до выступления Каменева принял решение о военной подготовке трудящихся. А еще 1 июня ЦК выпустил обращение, где сообщал об угрозе агрессии капиталистов против СССР. Конечно, панические заявления Каменева и Зиновьева тоже усилили гонения на троцкистов и зиновьевцев со стороны партаппарата, возглавляемого Сталиным. И вся вторая половина года была больше посвящена этой внутренней политической борьбе с оппозицией, чем реальному исправлению положения с внешней угрозой. Потому сталинский «триумвират» и озаботился вопросом только сейчас.
Между тем, войну Советскому Союзу объявлять пока никто не торопился. Многочисленные инциденты, происходящие на западных границах и на границах с Китаем, конечно, беспокоили, но я точно знал, что прямо сейчас никакой войны не случится. А вот Сталин, Молотов и Ворошилов ничего точно не знали, потому и волновались, понимая масштабы технической и организационной отсталости Красной Армии. Ведь даже начштаба РККА Тухачевский не побоялся доложить, что ни о какой готовности к войне речь даже не идет, поскольку промышленность СССР способна выпустить только 8 процентов от необходимого количества патронов и менее трети от необходимого количества снарядов для того, чтобы, хотя бы, сдержать первый вражеский натиск с Запада. Да еще и хлебозаготовительная компания 1927 года провалилась. И теперь не только армии, а и всему населению грозил голод посреди зимы, то есть, прямо сейчас. Было, конечно, отчего беспокоиться руководителям.
Усевшись за стол, я слушал обсуждение темы, не перебивая. Мнения моего пока никто и не спрашивал. И я просто входил в курс дела, анализируя реплики присутствующих и сопоставляя с тем, что знал сам. Сталин плеснул мне вина в граненный стакан, но тостов пока не произносили. Да и говорили присутствующие увлеченно, казалось, не обращая внимания на мое появление. Воспользовавшись этим, я положил себе на тарелку горячую картошку, тушеное мясо и пару соленых огурчиков, начав есть с аппетитом, поскольку еще и не ужинал.
Глядя на главных советских руководителей, я думал о том, что было бы, если в 1917-м власть взяли не большевики, а, например, кто-нибудь из белогвардейских генералов. Да хоть тот же адмирал Колчак? Ну, был бы повсеместный белый террор вместо красного. Крови и казней без суда и следствия тоже последовало бы немало. Гуманностью по отношению к красным белые совсем не отличались. К тому же, среди белых вряд ли сложилось бы политическое единство. И разные их группировки, скорее всего, сразу сцепились бы между собой в борьбе за власть, как это, впрочем, происходило потом в гражданской войне, когда монархисты и сторонники Временного правительства никак не могли объединиться в единый фронт против красных. Преимущество было бы у белой власти перед большевиками лишь в общем уровне образования главных лиц, дорвавшихся до руководства. И, возможно, это все-таки поспособствовало бы уменьшению количества жертв гражданской войны, которая все равно должна была разразиться на просторах страны после отречения царя и последовавшего за ним мощнейшего кризиса власти, вызвавшего в итоге падение Временного правительства и захват власти большевиками.
А если бы террора было поменьше, то и сама гражданская война, наверное, не стала бы столь кровавой. Возможно, какой-нибудь Колчак, возьми он власть в Петрограде 1917-го, и сумел бы создать устойчивую военную диктатуру. Вот только эта диктатура, наверняка, нацелилась бы на восстановление территориальной целостности империи. А это сразу привело бы к череде новых войн с непредсказуемым результатом, но, скорее всего, плачевным для народа в любом случае. Ведь все человеческие ресурсы и военные запасы были бы быстро исчерпаны. Так что разруха потом могла бы быть при белых еще большей, чем при большевиках. Ведь большевики, все же, при всех их недостатках, оказались куда более сплоченными и целеустремленными. Да и большевистское руководство проявило завидную волю к победе. А вот белые, наоборот, перегрызлись между собой, не имея четкой стратегии, потому и пролюбили все свои перспективы. Так что исторический процесс и здесь показал свою закономерность в духе социал-дарвинизма: при потрясениях социума тоже всегда, как и в джунглях при конкуренции видов животного мира, выживают и берут власть сильнейшие.
