Белый шаман (СИ) - Лифановский Дмитрий
[i] Добрый вечер, дедушка. (селькупский)
[ii] Добрый вечер, внучка. (селькупский)
[iii] Мамонтенок. (селькупский)
[iv] Точно! Мамонтенок!
Глава 6
День за днем, неделя за неделей сменяли друг друга, превращаясь в месяцы. Скоро пойдет четвертый год, как я прибыл в поселок. Старый шаман и его внучка заменили мне в этом мире семью. Чингэ подросла, превратившись в настоящую красавицу. Местные парни заглядывались на нее, всеми доступными и недоступными способами стараясь обратить на себя внимание завидной невесты. Только вот острый язык и резкий характер Чингэ никуда не делся. И все поползновения юных кавалеров встречали жалящие, как дикие лесные пчелы шутки юной занозы. Что, впрочем, пламенного энтузиазма юных аборигенов не сбавляло, а вот ненавидящих взглядов направленных на меня становилось все больше. Хотя видят боги, Чингэ я воспринимал только, как сестру.
А Эрохот потихоньку дряхлел. В меру сил и умений я старался поддержать изношенный организм старика, но природа брала свое. Будь у меня в арсенале былые навыки графа, да повстречайся мы чуть раньше, возможно мне и удалось бы что-то предпринять, омолодить старого шамана, излечить застарелые болячки. Но, увы. Зато я с раскачкой энергоканалов и развитием пси-способностей становился как будто моложе. Сейчас я уже ничем не напоминал иссохшую мумию пятидесятилетнего мужчины, каким попал в этот мир. Сила и мощь буквально переполняли меня. Хотя, прогресс со временем существенно замедлился, видимо, я подошел к пику своих возможностей. Теперь остается только развивать свои умения, перейдя от количества к качеству. И для этого у меня есть все возможности. А главное практики, хоть отбавляй.
Все чаще и чаще мне приходилось брать на себя работу Эрохота. Мои способности псиона с навыками травничества и знаниями ритуалов, переданными мне старым шаманом, сделали меня довольно известной личностью среди тюйкулов. Чагэл, что значит белый, именно так меня стали называть местные. Иногда добавляя кэдэл-куп — шаман. Наверное, за светлые волосы, а может за цвет парки сшитой мне Чингэ. Не знаю.
Я лечил всякие хворобы и травмы, проводил похоронные и семейные обряды, наговаривал удачу на охоте. Да и сам пристрастился к этому делу. В редкие свободные деньки, когда Эрохот без меня уезжал в дальние поселки по своим, только ему ведомым делам, я брал арбалет и уходил на охоту, никогда не возвращаясь без добычи.
Пару раз наведывался к Фирсу. Искин потихоньку наводил порядок на вверенной ему территории. Центральные помещения приобретали нормальный вид. Склады ломились от различного хабара, собранного дронами. От драгоценностей до сложнейших механизмов и приборов. Только вот они мне вдруг оказались не интересны. Мне нравится та жизнь, которой я живу сейчас. Тяжелая, на грани выживания, но в то же время свободная и интересная. А еще я знаю, что где-то на юге есть большое поселение или город других людей. Не тюйкулов. И я туда обязательно наведаюсь.
Но сначала надо закончить обучение у Эрохота. У старика стало навязчивой идеей передать свое искусство наследнику, которым он выбрал меня. Почему ни Чингэ? Много причин. И сама девушка не хочет, и ей обязательно нужен не наставник, а наставница, да и не просто так становятся говорящими с духами. Как и в псионике тут нужны способности. Разница лишь в том, что псион силой разума и собственной энергетикой влияет на окружающий мир, как материальный так и не материальный. А шаман делает это с помощью духов. Я же думаю, просто напрямую через транс подключаясь к инфополю планеты. И это главная причина, почему я еще не ушел из поселка. Возможность взаимодействовать с мировым информационным полем это такой навык, за который стоит цепляться всеми возможными способами. А мне и цепляться нее надо, так дают.
* * *Жизнь в поселке не изобиловала событиями и новостями. Потому люди частенько собирались у костра послушать рассказы бабушки Анчикэ, до которых она была великая охотница и мастерица. Вот и сейчас у ее чума расселся народ. Отдельно молодежь, Чингэ, кстати, в их числе, отдельно охотники, чуть поодаль с рукоделием, тихо переговаривающейся между собой группой, женщины. День уже клонился к вечеру, и все дела были практически закончены, вот люди и слушали, затаив дыхание, старинные предания и легенды. В один из таких вечеров я еще раз услышал из уст местной сказительницы уже известную мне историю про Большого Мамонта и шамана Лайхуна, победившего в древние времена ужасных Ледяных Великанов. Ничего нового, что я не слышал от Эрохота, Анчикэ тогда не поведала. Но сегодня была совсем другая история, мне не известная:
— В старину раз такой случай был. Жили два брата и сестра. Все своими семьями жили. И сестра замужем была. Стал один брат умирать и просит своих:
— Вы меня на наше кладбище утащите на моих собаках.
Старая Анчикэ подбросила хворост в огонь, неторопясь помешала умопомрачительно пахнущее варево в котле и продолжила:
— А у него три собаки большие были, хорошие, — негромкий голос Анчикэ, завораживая слушателей, разносился над площадкой у чума. Дым медленно поднимался в небо, костер потрескивал, отбрасывая в начинающих сгущаться сумерках оранжевые отблески на лица людей. И было в этом антураже что-то древнее гипнотизирующее, заставляющее по другому биться сердце и воспринимать слова. Что-то такое, похожее на шаманский транс. Но не он. Уж кому, как не мне это знать. Анчикэ обычная пожилая женщина, без всяких сверхспособностей, если не считать таковым великий талантом рассказчицы, дарованный ей богами или духами предков, не важно.
— Умер он. А тащить далеко надо было. Ну, они и похоронили его у Колгнака неподалеку, где сестра жила. Ребятишек его сестра к себе взяла, и одна его собака у сестры осталась, а двух других собак брат взял. Раз уехали все из Колгнака на гулянку, а ребятишки дома остались. Чудится им — подошел кто-то к чуму, и собака давай лаять. Слышат — кто-то скребется. Потом сгреб собаку, страшно она визжала, и пропал. Утром родители приехали, стали искать — никаких следов нет. Собака умершего брата потерялась, хотя и на привязи была. И у другого брата ночью все стало чудиться. Кто-то все ходит, собаки лают. Смотрит — это покойник шатается. Тогда мать взяла, закатала хлеба кусочек и выстрелила левой рукой в него, и он пошел на гору, а собаки его за ним бегут и лают. Утром смотрят — собак братовых нет. Стали искать их. Одну собаку задавленную в лесу нашли, и крови на ней не было. А другая собака сама примчалась домой вся в крови, а не поранена. Сама она бела была и вся в крови вымазана. Тогда они ее закололи рогатиной на месте. С тех пор у Колгнака все чудиться стало. Раньше там на лошадях и собаках проехать нельзя было. Станут, храпят, воют и не идут. Некоторые так обратно и ворачивали. Надо специальные слова знать, тогда проехать можно, только лошади страшно понесут, а собаки сдохнуть могут. Долго люди тех страшных могил боялись. И сейчас те места стороной обходят[i].
У костра воцарилась мертвая тишина. Ребятишки, женщины, мужчины, все испуганно переглядывались впечатленные рассказом. Какие они еще, в сущности, дети. Бесхитростный, наивный, добрый народ. И очень гордятся своей принадлежностью к этому милому, симпатичному зверьку. Ведь по легенде именно выдра создала Землю, подняв ее в зубах со дна бескрайнего озера.
— Чагэл, а ты тоже мертвец? — раздался звонкий голосок Чингэ.
— С чего ты взяла? – я с улыбкой смотрю на дерзко поблескивающую на меня любопытными глазенками красавицу. С первого моего появления в поселке она пытается задеть меня, или подшутить. Но как по-доброму. Не так, как привыкла отгонять своих кавалеров. И в отличие от односельчан, побаивающихся ученика шамана, наоборот, тянется ко мне, стараясь как можно чаще мелькать передо мной. И это сейчас я у нее Чагэл, а еще совсем недавно, подражая своему несносному деду, пигалица называла меня никак иначе, как М а на, дурачок значит.
