Самый лучший комсомолец. Том второй (СЛП-4) - Павел Смолин

Остановившись, высадили не оправдавшего доверия товарища и поехали дальше.

— И это говно еще мне «рекомендации» совало, — пожаловался я. — Будто первый раз в телевизор иду! "Ой, дружба народов это так здорово!" — противным писком изобразил я общий посыл «рекомендаций».

— Отставить, курсант Ткачев! — рявкнул дядя Витя.

Помогло — давненько на меня никто не орал, эффект ведра ледяной воды успешно достигнут.

— Есть, товарищ полковник! — преданно тараща глаза на начальство, рявкнул я в ответ, и машину захлестнул хохот.

Прорвемся!

Глава 7

Снимать меня будут на мощностях телеканала DFF. Покажут сначала там же, по первому каналу, в спецвыпуске международного тележурнала «Объектив», потом — по одному из каналов ФРГ, там у них целое объединение под названием ARD. Отмахнувшись от сующего мне листочки с вопросами с просьбой ознакомиться заранее немца, попросил его проводить меня сразу в гримерку. Штукатурили не меньше, чем в СССР. Софиты, надо полагать, тоже не сильно отличаться будут. Соцблок, мать его. Впрочем, совсем не уверен, что у капиталистов в эти времена с прожекторами дела обстоят лучше.

— Гутен таг, — постучав и получив разрешение войти, поздоровался с нашей тройкой+гримерша упитанный бюргер в стильных очках и дорогом для соцблока костюме.

Пожали руки, познакомились — Гюнтер Земьяк, мой интервьюер и местный телеведущий. Гримерша к этому моменту уже закончила, я взял Вилку за руку — немножко потряхивает, как не бодрись — и мы пошли в студию. Сильно уменьшает давление тот факт, что я в любой момент могу прервать запись для отдыха, а на монтаже у меня полный контроль конечного варианта. Был бы эфир прямой и «вражеский» — меня бы «рекомендации» заставил зубрить лично дед. Впрочем, на пресс-конференции, которая у нас совместная с Boney M такой халявы уже не будет.

Гюнтер сел за стол, камеры затарахтели, он толкнул вводную речугу и пригласил в студию меня. Вошел с улыбкой, помахал руками в камеры, пожал руку поднявшемуся мне навстречу ведущему и уселся на место гостя.

— От лица ГДР приветствую вас на нашей земле, хер Ткачев, — начал он.

— Огромное спасибо! — с широкой улыбкой поблагодарил я. — Если можно, хер Земьяк, прошу вас обращаться ко мне по имени. Вы гораздо старше, и мне немного неловко, — виновато развел руками.

— Хорошо, Сергей, — согласился он на оптимизацию. — Как тебе Германия?

Как колония, которая почему-то богаче метрополии!

— Это моя первая поездка за пределы Советского Союза, поэтому мне особо не с чем сравнивать, но мне у вас в гостях понравилось — увидел много интересного, например… — перечислил основные пункты экскурсионной программы. — Познакомился с замечательными людьми, подтянул знание языка, набрался впечатлений и написал несколько германоязычных песен. По возвращении начнем работу над коллективом, который будет их исполнять. Очень надеюсь, что немецкому народу они понравятся.

Гюнтер запросил подробностей, и я кратко обрисовал, о чем будет пластинка. О мире, добре, солнце и любви — все как мы любим!

Далее ведущий попросил рассказать о себе, и я выдал уже затертую до дыр легенду об «освободившемся в голове месте».

— У некоторых зрителей могут возникнуть сомнения в том, что все свои книги и песни ты пишешь сам, — заметил Гюнтер.

— Что ж, их сомнения вполне понятны — будь я одним из зрителей, я бы тоже сомневался, — с улыбкой покивал я, забрался во внутренний карман и достал оттуда бумажку с печатями. — Это — официальная справка от нашей Академии Наук, в одной из лабораторий которой я безвылазно просидел трое суток, занимаясь творчеством все время, когда не спал. Разумеется, мы пригласили и международных наблюдателей — в том числе из капиталистических стран. Их подписи здесь тоже есть. Данный документ я считаю достаточным для подтверждения своих навыков, — показав бумагу Гюнтеру и камерам, убрал обратно

Реально в лаборатории жил, за машинкой сидел по двенадцать часов в сутки.

Дальше поговорили о книжках, не забыв повертеть немецкоязычные издания в кадре. Реклама, так сказать. Тут тоже все отрепетировано — эту книжку написал там-то и там-то, вдохновлялся тем-то и тем-то.

Закончив со мной, перешли к вопросам социально-политическим, и я, на всякий случай уточнив, что в Германии представляю только самого себя, никаким официальным лицом не являюсь, и буду озвучивать исключительно свои мысли в рамках дарованной мне Конституцией свободы слова следующие сорок минут лил «базу». Напоследок поговорили о Вьетнаме.

— Нежелание мистера Никсона прекратить совершенно бессмысленное кровопролитие, на мой взгляд, обусловлено двумя вещами. Первая — перекачка денег налогоплательщиков в карманы оружейного лобби, чьи интересы он и обслуживает. Вторая — так называемая «потеря лица». Западные элиты в моих глазах ничем не отличаются от бандитов и привыкли решать все вопросы с позиции силы, совершенно бездарно проецируя свои комплексы на остальной мир. В обратную сторону работает точно так же — если противник силен, западные элиты через «не хочу» будут пытаться вести диалог относительно цивилизованно. Нет — разговаривать даже не будут пытаться. Более того — в американском менталитете четко прослеживается антитеза «Winner» — «Loser». Это — прямое следствие жизни в цитадели капитализма. Если ты «лузер», то есть — проигравший, значит о тебя можно вытирать ноги, а твое мнение не учитывается. Все пространные речи мистера Никсона о том, что проигрыш в этой войне обернется для США катастрофой и потерей доверия союзников — не более чем жалкие оправдания и обман электората. Просто он очень, очень боится стать «лузером», и, чтобы этого не случилось, готов бросать в топку сотни миллионов денег налогоплательщиков, которые могли бы быть использованы для улучшения уровня жизни тех самых налогоплательщиков, а самое ужасное — тысячи чужих жизней.

— Очень грубо, — оценил Гюнтер.

— Мистер Никсон пришел к власти продавая себя электорату в качестве миротворца, при помощи обещаний прекратить кровопролитие, но предал доверившихся ему людей, — развел я руками. — И ничего хорошего о нем я сказать не могу, — широко улыбнулся. — Но прокатившаяся по Америке в октябре волна протестов против войны вселяет в мое сердце надежду на то, что когда-нибудь кровавый молох оружейного лобби лишится главной опоры — заблуждающихся людей. В Америке выросло настоящее