Было записано - Greko
— Что? — Тамара — от этой заразы разве что скроешь? — конечно, уловила мое желание рассмеяться.
— Насколько я знаю Веронику, могу предположить, что в доме теперь она — полновластная хозяйка? — вывернулся.
— Откуда ты можешь это знать? — жена-лиса нарывалась на комплимент.
— Оттуда, что вы с ней одного поля ягодки! — я не стал кочевряжиться.
— Да, так и есть! — Тома рассмеялась. — Миша и Микри по струнке ходят. Сам все увидишь!
Не только увидел, но сразу и почувствовал, как только мы вошли в дом. Ника, опередив всех, подбежала ко мне. Я подхватил её на руки, думая обнять и расцеловать. Но был остановлен её суровым и недовольным взглядом, а затем довольно чувствительным тумаком по плечу.
— Почему так долго тебя не было? — заявила мини-Тамара.
Сам не понял, как тут же начал оправдываться.
— Ну, ладно! — Ника смилостивилась, наконец, обняла меня и чмокнула. — Пойдем, покажу дом!
Взяла меня за руку и провела по всему дому. Прежде, конечно, завела в свою комнату. Я подумал, что даже для ребенка из XXI века такая большая и так изящно обставленная комната была бы мечтой! А когда увидел комнату Миши и Микри, все стало понятно. Её пока спартанская обстановка, говорила о том, что новоявленные родители о себе и не думают особо и поступают по знаменитому советскому правилу: все лучшее — детям!
— Тебе нравится? — решил похулиганить и спросил на греческом.
— Да! — без раздумий отвечала Вероника на нем же. — Здесь хорошо!
Тут бросила на меня лукавый взгляд. О! Я знал такой взгляд. Сколько раз женушка так на меня вскидывала свои глаза, перед тем как в очередной раз беззлобно обмокнуть и поставить на место. После этого Вероника завернула фразу на французском, из которой я, конечно, ни черта не понял. Но она своего добилась. Как добивалась и Тамара: я опешил, раскрыл рот в изумлении!
— Ты уже и на французском балакать можешь⁈
— Тамара учит. Сказала, что скоро наймет мне учителя.
— Значит, из тебя делают совершенную мадмуазель? — я улыбнулся.
— Да! — с гордостью заявила маленькая бестия. — Пойдем за стол!
«Надеюсь, что Бахадур стоит в стороне от воспитания. Хотя в этом есть что-то красивое: великосветская девица, метающая ножи, как заправский разбойник, в перерывах между светскими разговорами и мазуркой!»
… В который раз я убедился, что все-таки никакие разухабистые пьянки и вечеринки не сравнятся с тихими семейными посиделками, когда любовь и нежность заполняет все вокруг, накрывает тебя теплым одеялом, из-под которого совсем не хочется выползать куда-либо. Когда улыбка все время на лицах дорогих тебе людей. Когда все говорят и все слушают. Когда все точно знают, что воспоминание об этом вечере — на всю жизнь. И это такое воспоминание, которое всегда будет тебя греть, от которого на лице у тебя сама собой родится легкая улыбка и будет долго блуждать, потому что ты уже не только вспоминаешь этот вечер, но и, практически, все детали этих посиделок, все разговоры и лица любимых людей.
Наша идиллия была нарушена ближе к полуночи. Раздался стук в дверь. Мы удивились, ведь, никого не ждали. Миша пошел к двери, открыл её. У порога стоял Боцман, один из «побегушек», но, который, как я понял, уже достаточно продвинулся по служебной лестнице и, несмотря на свои 15 лет, уже превращался в ближайшего помощника Миши. Тот выслушал его, обернулся к нам.
— Боцман говорит, что в гостинице вас ждут двое мужчин. Сказали, что ваши братья, Тамара Георгиевна!
Мы потребовали, чтобы Микри и Миша ни о чем не беспокоились, ложились спать. Пошли в гостиницу втроем в сопровождении Боцмана.
— Ты не волнуешься? — я удивился спокойствию своей царицы.
— А чего мне волноваться? — хмыкнула Тамара.
— Ну, мало ли…
— Не думаю, что приехали скандалить, — рассуждала жена. — Но и не верю, что покаяться, что исправились совсем.
— Почему нет?
— Знаю их. Не смирятся с тем позором, как они считают. Но мне сейчас худой мир важнее. Мне Манана нужна! — заявил великий полководец в юбке.
Я бросил взгляд на Бахадура. Опять еле сдержал распиравший меня смех.
«Что, алжирец? Идешь себе довольный, синими глазками посверкиваешь, а не знаешь того, что участь твоя решена! Что скоро поведешь под венец законную жену! Что скоро придет конец твоим кобелиным походам! Хана котенку! Уж я-то в этом уверен! Если Тамара что замыслила, значит, так и будет! Не отвертишься!»
…Как и предположила женушка встреча скорее напомнила дипломатический раут, а не долгожданное воссоединение семьи. Бурной радости ни мы, ни они не выразили. Не обнимались, не целовались. Боцман выдал нам ключи от пока пустовавшего номера, бывшего сначала нашим, а потом — Микри и Миши. Там и уселись. И ладно мы с Тамарой. Бахадур, сидя чуть позади, сверлил их таким взглядом, что, даже если у них и были намерения облобызать нас, то тут же и пропали.
Моя грузинка тут же все вывалила. Сказала, что благодарна за то, что они приехали. Но добавила тут же, что понимает, что ни Ваня, ни Малхаз не могут до конца отдаться чувству всепрощения и всепонимания. Мы от них этого и не требуем. Нам достаточно, чтобы в семье был мир. А уж то, что он пока худой — не страшно. Мы надеемся, заключила Тамара, что со временем все обиды забудутся и наше воссоединение станет всеобъемлющим.
Братья после речи женушки вздохнули. Было понятно, что они не в своей тарелке. Тамара верно уловила суть: они не были готовы вот так сразу раскрыть объятия. И их мучила необходимость демонстрировать любовь и счастье. Сфальшивили бы неизбежно. А так Тома дала им возможность не поступиться своим мужским достоинством. Вздохнув, они поблагодарили Тамару за понимание. И также выразили надежду, что со временем все уляжется.
— Хорошо! — Тамара улыбнулась. — Эта комната ваша. Если хотите поесть, вам принесут еду.
— Нет, нет! — сказал Ваня. — Устали с дороги.
— Может у вас есть какие-нибудь просьбы, желания? — спросил я, вспомнив о своей роли мужчины-хозяина.
Ваня и Малхаз переглянулись. Ваня прежде кашлянул.
— Мы хотели узнать,
