Выбор – быть человеком! (СИ) - Владимир Олегович Войлошников
— Можно, скажу про себя, однако? Из этих парней трое в моём отряде ходят. Хорошие ребята, дурного слова про них не слышал. И в гости ко мне приходят, что помочь там, спрашивают. Лес слушают, стараются. Разговариваем про то, другое — нормальные парни. Взял бы я их. Думал. Только — что за семья без матери? Олеська, выходи за меня — трое сыновей у нас будет, а у мальчишек — мать, — это прозвучало так неожиданно и без перехода, что народ просто обалдел, а Олеся Васильевна густо покраснела.
Владимир Олегович откинулся на спинку кресла, слегка улыбаясь в усы и ожидая развязки.
Кадарчан, красивый в новом кителе, весь в медалях и орденах, решительно обошёл стол и остановился около инспекторши, опершись на спинку её стула:
— Будешь вредничать, опять оленя начну носить, — эвенк строго посмотрел на свою симпатию, — каждый день!
Олеся Васильевна засмеялась, закрыв лицо ладонями, а потом встала и обняла его:
— Да согласна я, согласна!
— Йу-ху-у-у! — басом закричал Никола и гулко захлопал в ладоши. Вокруг тоже засмеялись и захлопали, поздравляя и желая всякого приятного.
— А свадьба когда? — перекрывая поздравления, спросил барон.
— Завтра! — не задумываясь ответил Кадарчан, а новоиспечённая невеста ахнула:
— Давай хоть в субботу!
— Правильно, в субботу! — пресёк возможные возражения Владимир Олегович, — А то люди обидятся, скажут: зажал гулянье. К тому же — имей совесть: надо даме хоть несколько дней на подготовку дать. Платье и всё такое.
И как-то сбились мы с мысли, все загалдели, начали толпиться вокруг жениха с невестой и обниматься, потом вспомнили, что поздно уже, хотели засобираться домой, но тут Сардаана начала просить нас остаться переночевать. Её тоже понять можно. Вокруг одни мужики, хочется иногда и с девочками посидеть. Я посмотрела на мужа. А почему бы и нет? Давненько мы тут не задерживались, всё набегами да наездами. Можем себе позволить.
ДВОЮРОДНЫЕ МАМЫ, ДВОЮРОДНЫЕ ДЕТИ…
Короче, послали мы на остров голубя, что приедем завтра, оставили мужиков в зале мужицкие разговоры разговаривать, а сами девочками сели на кухне пить чай с бальзамчиком: я, Олеся, Лида, Антонина, Сардаана, Лена-культпросвет (поскольку заслуженный работник культуры), Роза и Женя-фигуристка. Получился такой женсовет. Обсудили фасоны платья и предстоящую свадьбу (мы же всё-таки девочки), потом новости, потом строящийся посёлок (который Бирюза) — а как без этого, когда Женя со всем своим семейством со дня на день туда готовится перебираться, да и не она одна.
— А вот бальзам с мёдом хорошо идёт, да? — (обожаю бурятский акцент!) Роза Табитуевна позвенела в чашке ложкой. — И алкоголь совсем не чувствуется, скажите, девочки?
Не могу поручиться за то, что совсем ничего не чувствовалось, но девочки мои заметно порозовели.
— Эх, — пригорюнилась Женя, — я всё про мальчишек этих думаю. Как мы просохатили, девки? Ну как так? Вы представляете, как им обидно должно быть? Всех разобрали, а их — нет. Как последние щенки в коробке, — голос у Евгении Валерьевны задрожал.
Лена, рослая и вообще крупная дама «обширных достоинств», всколыхнулась:
— Жень, ну ты чего? Они ж не брошенные, не сами по себе. Что совсем-то уж?
— А что «совсем»? Чего боимся-то? Не накормим — не оденем, что ли? Курям на смех! Да я бы их всех с собой забрала!!! — Женька всё-таки заревела, сморкаясь в большой платок с розовыми бабочками, а голосок у неё сделался сиплым и совсем тоненьким: — Только пойдут ли они после этого… заседания…
Так, разговор приобретал интересные формы.
Роза с сожалением отставила чашку и по-учительски сложила руки на столе:
— Женечка, а ты не думала, что у них теперь есть вот эти братья по клятве, — она неопределённо мотнула головой. — С ними — как? Тоже заберёшь? А если они не захотят?
Олеся громко охнула:
— Братья! Так это получается у нас не три сына будет, а… А сколько? — голубые глазищи распахнулись на пол лица!
— Вообще-то, у всех этих молодых людей, которые не из детдома, — рассудительно подчеркнула Лида, — есть собственные родители и прочие родственники.
— Погодите, — Антонина тоже отставила чашку, переключаясь в рабочий режим, — получается, у этих детей, которые из детского дома, таким образом приобретаются родственники? Или я чего-то не понимаю? Как работает клятва? Вот у семейного мальчика есть мать — станет ли она матерью побратиму? А если побратимов трое, четверо? И у нескольких из них есть матери?
Все уставились на меня.
— Девочки, велосипед изобретать не будем. Мы, когда семейную систему пересматривали, все читали Хайнлайновскую «Луна жёстко стелет». Есть ещё в литературе примеры, хоть Буджолд возьмите с её сагой о Форкосиганах.
— И что там? — Олесе Васильевне скорее хотелось конкретики.
— Там была Колония Бета с регламентацией всякого такого родства. Не суть. Я думаю так: поскольку родители этих детей не участвовали в принятии решения о клятве братства — они становятся родственниками косвенно. Для наших (бывших детдомовских) детей — дядями, тётями. В вашем случае, Олеся, решение принимаете вы сами, поэтому побратимы усыновлённых вами детей будут… я думаю, вашими двоюродными детьми. Как-то так.
— Двоюродный сын? — Сардаана попробовала слова́ на вкус.
— А я тогда буду им двоюродная мать, что ли? — Олеся совсем растерялась.
Все снова воззрились на меня.
— Получается так.
— А ну, налейте мне этого вашего бальзама! — потребовала невеста. — И не надо чая, мне надо выпить!
Лена-культпросвет подвинула к себе бутылку и налила ей полчашки густого вишнёво-коричневого ароматного питья:
— Не паникуй, Олеська! Парни большие, стирать-варить не надо. По-моему, вообще, что им больше всего нужно — это чувство стаи, что ли. Быть своим. Не быть одному.
Женя снова начала хлюпать носом.
— Всё, девки, завтра пойду, буду звать оставшихся к нам. Матушка кельда, сходим вместе?
— Ты, Жень, лучше Марину с собой возьми. Вот уж кто с любыми детьми может договориться!
В Марининых качествах детского переговорщика не сомневался никто,
