Светлейший князь (СИ) - Шерр Михаил
— Петр Сергеевич, не буду вас сильно утомлять. У меня всего один вопрос: на ваш взгляд мы готовы к походу?
— Думаю да, — Петр Сергеевич ответил быстро и уверенно. — По большому счету с телег переложить в сумки, да зерно перетрясти. И скажите честно, вы верите в возможность такого сложного похода и что мы сможем пережить следующую зиму? — он поправил волосы и покачал головой. — Я с ужасом об этом думаю, особенно памятуя прошлую зиму.
— Я вообще поражен, как вы сюда дошли, но уверен, что все в наших руках, — у меня почему — то была твердая уверенность в успехе предложенного мероприятия..
— Вас, наверное, поразило такое количество лошадей? — Петр Сергеевич удовлетворился моим ответом и переключился на другое.
— Да.
— А лошадей у нас было намного больше. Те, что ушли, ушли не с пустыми руками. Лошади были нашим спасением. Вы таких лошадей раньше видели?
— Конечно видел, — мне приходилось много общаться с тувинцами, да и в школе ребята очень коняшками интересовались и предмет я этот очень хорошо знал. — Те, что самые низенькие, это горные ойротские лошади, вы где-то сумели их подхватить, но их немного. Вы шли через киргизские и ногайские степи и основная масса лошадей оттуда, они немного повыше горных лошадей, — я решил конский вопрос Петру Сергеевичуразложить по полочкам. — Те, что посуше и постройнее, это тоже степные лошади, но скаковые. И несколько десятков всяких разных, даже есть ахалтекинские и карабахские лошади. Я сильно сомневаюсь, что они здесь выживут, но посмотрим, — среди ахалтекинцев и карабахцев я приметил совершенно чудные экземпляры, обидно будет потерять. — А степные и горные лошади могут даже зимой жить на подножном корме, что для нас очень зер гут, как говорят немцы.
— Вы однако, Григорий Иванович, знаток лошадей, — я явно удивил Петра Сергеевича.
— Немного есть, — оценку моих познаний мне была приятна. — Будем надеяться что поголовье лошадей удастся сохранить и преумножить. И очень надеюсь, что удастся сохранить и всю остальную скотинку.
— Если вам не трудно, подайте мне верхний лист из стопки на столе. — я взял исписанный лист и протянул Петру Сергеевичу. Он быстро прочитал написанное и вернул его мне. — Я постарался подробно написать то, что вам необходимо знать. Вы его себе возьмете, при необходимости пять чистых листов могу выделить, больше извините просто нет, и черный свинец себе возьмите.
Слово графит появиться позднее, а сейчас люди еще не знают разницы между свинцом и графитом и называют пишущие стержни черным свинцом.
— Спасибо Петр Сергеевич, мне внук Фомы Васильевича самое важное уже изложил, но бумагу с написанным под рукой иметь конечно лучше, — Петр Сергеевич явно устал и мне пора прекратить его мучать. — Не буду вас больше беспокоить Петр Сергеевич, вам надо отдыхать. Сон для вас сейчас лучшее лекарство.
Петр Сергеевич мгновенно заснул. Я несколько раз, в той жизни, читал документы 18-го века. Но в реальном 18-ом веке это оказалось далеко не простым делом. Непривычно толстая бумага непонятного цвета, с какими-то полосами, текст написан чернилами просто ужасного качества, почерк, некоторые слова даже близко непонятно о чем.
Приложив титанические усилия, я с грехом пополам разобрал написанное Петра Сергеевича и остался очень довольный этим фактом.
Глава 7
Молодуха-повитуха Евдокия оказалась черноволосой, худой как щепка особой, одетой как и многие в отряде в какие-то лохмотья, совершенно неопределенного возраста. Тусклый, загнанный взгляд, невозможно даже понять цвет глаз. Она сидела на какой-то чурке, горестно опустив голову. Её усталость и безысходность я ощутил просто физически и засомневался в своей идее сделать её своей помощницей по медицинской части.
Увидев меня, Евдокия встала и поклонилась в пояс.
— Здравствуйте, барин, — голос Евдокии был подстать её виду, тусклый и унылый, без каких-либо эмоций. — Мне сказали, что вы велели прийти к вам.
— Почему ты называешь меня барином? С чего ты это взяла?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Потому-то что вы барин, а как вас еще называть? — эту тему я решил дальше не развивать, а всё-таки заняться делом.
— Мне сказали, что ты повитуха?
— Повитухой была моя бабушка, — уточнила Евдокия, — она не успела меня научить всему что нужно. Я чуток знаю и умею из того, что она знала.
— А почему бабушка не успела тебя всему научить? — вопрос это принципиальный, бабушка не успела или Евдокия не хотела.
— Мой муж и родители весной на реке провалились под лед и утопли, — в голосе Евдокии появились какие-то эмоции. — Я осталась одна с ребятишками и бабушка взяла меня к себе. До того она меня не учила. А прошлой зимой она умерла.
— Расскажи мне все подробнее.
— В пятнадцать лет меня выдали замуж, когда мужа не стало, мне было девятнадцать. Я родила троих, младшенькую уже после смерти мужа, — В глазах Евдокии появились слезы. — Еще у меня есть брат, ему четырнадцать.
— Все трое живы? — уточнил я.
— Да, мы с мужем слушались бабушку и делали все, как она говорила, — по мере разговора голос Евдокии стал меняться, в нем появились эмоции и оттенки.
«Очень интересно, надо будет подробно об этом её расспросить», — подумал я. Евдокия после небольшой паузы продолжила, как-бы отвечая на мой немой вопрос.
— Мы с бабушкой зимой сильно болели, я выздоровела, а она нет, — голос Евдокии задрожал. — А потом заболел мой брат, он надорвался, пока я болела. Три месяца прошло, а он всё чахнет.
— Ты будешь мне помогать в лекарском деле, — я решил прекратить пытать несчастную женщину, выбора все равно у меня нет.
— Как скажите барин, — голос Евдокии опять стал тусклым и унылым.
— И называй меня Григорий Иванович, — вопрос принципиальный, я на миг представил картину: у постели больного медсестра называет доктора барином.
— Хорошо барин, — копья я решил по этому поводу не ломать, решив, что всему свое время. А начать я решил с другого.
Начал я того, что попросил Анну Петровну Маханова организовать моей будущей сотруднице элементарную баню и смену гардероба. И если с первым проблем не было, так как в отряде было целых две юрты-бани, то второе представляло достаточно большую проблему. В отряде не было практически никаких запасов одежды, люди донашивали в буквальном смысле последнее. В найденных мною тюках, а их оказалось ровно двадцать, оказалось такое количество хлопчатобумажных и шелковых тканей, что мы без проблем сможем нашить нужное нам количество одежды. Но это в будущем, а сейчас просто катастрофа. С огромным трудом Анне Петровне удалось выполнить мою просьбу и через два часа Евдокия присоединилась ко мне.
Передав Евдокию на попечение госпоже Махановой, я начал «предстартовый» медосмотр, первым делом осмотрев брата и детей моей будущей помощницы. Я еще раньше отметил, что основная масса детей, в особенности мальчики-подростки не выглядят на свой календарный возраст и имеют дефицит веса. И осмотр брата Евдокии подтвердил мое предположение, четырнадцатилетний Илья просто хронически недоедал, также как и трое его маленьких племянников.
Осмотрев детей, я поспешил к Фоме Васильевичу. Подготовка к походу заканчивалась и и Фома Васильевич начал расставлять отряды в походный порядок. Внук Степан все фиксировал и контролировал. Я попросил семью Евдокии включить в наш отряд. Нашим отрядом я стал называть себя, Петра Сергеевича, Ерофея и отца Филарета.
— Григорий Иванович, можешь не сомневаться к утру будет все готово, настроение Фомы Васильевича было отличное и он добро покрикивал на своих молодых помощников. — Кузнецовской команде осталось десяток лошадей. Плотники тоже всё заканчивают. Лукерья считай сортировку закончила, а сушить надо будет всю дорогу по возможности. — Фома Васильевич прищурился и посмотрел на солнце. Мне показалось, что он там имеет ответ на какой-то свой вопрос.
— Я вот что думаю, Григорий Иванович, завтра надо начинать трогаться прямо с рассветом, — Фома Васильевич опять посмотрел на солнце и ни мгновение превратился в дряхлого старикашку, но именно на мгновение. Он взял веточку и стал рисовать на земле.