Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич
Вероник надоело сидеть дома или решила посмотреть, как и чему будут со следующего года учить ее дочерей, устроилась преподавателем зоологии в школу второй ступени, как в Швейцарии называют среднюю. Большая часть выпускников первой ступени отправляются получать профессиональное образование, рабочие профессии. Во второй, которая дает право на поступление в высшие учебные заведения, учащиеся делятся в зависимости от знаний и оценок на три группы: А, В, С. Сначала все в С, а потом поднимаются выше или нет. Система оценок шестибалльная, причем возможны дробные типа четыре целых три десятых. В швейцарский университет или институт берут только из группы А. Остальные едут учиться заграницу, если позволяют средства. На уроках зоологии препарируют червяков, жуков и лягушек, что, по мнению Вероник, ужас-ужас-ужас! Скандинавский подход в образованию: никаких иллюзий, только суровая правда жизни. В двадцать первом веке датчане будут водить своих школьников в зоопарк, чтобы посмотрели, как убивают и расчленяют «списанного» жирафа.
На летние каникулы отправил Николая Антиохина к родителям, купив билет на поезд до Вены. Там пересядет на бухарестский, а потом на кишиневский. Предупредил, что, если застрянет по пути, пусть просит помощь у родителей или идет пешком. В итоге добрался он без проблем, о чем сообщила его мама письмом. Я выслал им чек на обратную дорогу старшему сыну и дочери, которая окончила гимназию и решила стать врачом.
Девочку поселили у нас. Иначе будет то же, что с ее тетями во время учебы в Одессе. К тому же, Мэри, она же Маша, пошла лицом в папу, то есть конкуренцию тете и бабушке составить не должна. Зато характером удалась в маму. Училась старательно, мои коллеги нахваливали ее.
Жизнь моя стала однообразной, скучной. Работа, семья, полеты на аэроплане, рыбалка или охота по выходным. Раз в год выдавал научную статью, неглубокую и, по большому счету, никому не нужную, но по меркам Женевского университета был продвинутым ученым. В итоге начал понимать, почему швейцарцы такие зануды. Ребята они недалекие, но очень прагматичные, всеми четырьмя конечностями стоят на земле. Трудятся почти без ропота. Хотя и сюда добралась красная зараза — случилось несколько забастовок, которые были быстро и жестоко подавлены армией. В итоге самые ретивые убежали в Германию, в которой еще долго надувались и лопались, проколотые штыками, розовые пузыри.
Во время каникул летал с Вероник в Париж на несколько дней, где пытались безуспешно вспомнить молодость. Там с каждым годом становилось всё больше русских без каких-либо паспортов и средств к существованию. Князья работали швейцарами, графы — таксистами, а их жены — проститутками. Бывший поручик гвардии, потомственный дворянин, двадцатисемилетний мужчина с приятным лицом и хорошими манерами, считал за счастье работать официантом в ресторане отеля «Риц» и обслуживать своих бывших соотечественников, которые подсуетились уехать заграницу до войны и стать гражданами Швейцарии. При этом отказался от пяти франков свыше счета с чаевыми в десять процентов. Мне даже стало интересно, сколько ему потребуется лет, чтобы офранцузиться окончательно и перестать отказываться от денег?
К моему большому удивлению Николай Антиохин окончил Женевский университет всего за четыре года и умотал в родной Кишинев. Занудные работящие швейцарцы отбили у него желание остаться в Женеве, хотя с моей помощью мог бы устроиться на год стажером в адвокатское бюро «Братья Дюпон», самое крутое в кантоне, а потом подыскать место в штате где-нибудь в другом месте, попроще. На родине устроится чиновником. Поможет папа, который опять стал заместителем главы города. Там не надо напрягаться. Румынский чиновник не далеко ушел от российского.
В марте тысяча девятьсот двадцать пятого года объявилось семейство Суконкиных, которых считали сгоревшими в пламени революции. Через бизнесмена из Кишинева, приезжавшего в Одессу по делам, передали письмо с сообщением, что живы-здоровы, имеют двух сыновей и дочь, Стефани преподает французский и немецкий в школе, Алексей работает торговым агентом в кооперативе, приехать в гости нельзя, но их самих навестить можно. Из «совка» выдачи нет. Это один из первых законов, который приняли коммунисты, когда дорвались до власти, иначе все рабы разбегутся. Разрешили выехать только самым известным представителям науки и искусства, потому что политические издержки из-за их удержания были слишком велики. Судьба остальных никого не интересовала.
Само собой, в моем курятнике, где на восемь девок один я, случился переполох. Теща решительно заявила, что обязательно поедет в Одессу, чтобы повидать среднюю дочь и внуков. Фотографии старших двух, мальчика и девочки, родившихся до революции, ей присылали, а о существовании младшего не догадывалась. Ее не тронут, потому что имеет швейцарский паспорт. И вообще она уже в возрасте, терять ей нечего. После этих слов они все взрыднули, посмотрев с укором на меня — и я понял, что не отвертеться.
— Слетаю на каникулах в Кишинев, отвезу Мэри и посмотрю, чем можно помочь Суконкиным. На обратном пути захвачу Ваню, — пообещал я.
В этом году племянница должна получить диплом врача, а ее младший брат окончить гимназию и приехать учиться в Женевском университете. В итоге всё семейство Антиохиных будет с высшим образованием. Дальше мне придется учить молодую поросль Суконкиных, если сумеют выбраться из Союза советских социалистических республик, как теперь называется Российская империя.
178
Прямого поезда из Кишинева на Одессу теперь нет. Есть румынский из Ясс до Тигины, как сейчас называют Бендеры, и есть советский «Тирасполь-Одесса». Между ними мост через Днестр и шестнадцать километров по степной грунтовой дороге пешком или на извозчике. Румыны пропустили меня без досмотра, только заглянули в паспорт, сличив фото с оригиналом. Зато на советской стороне в каменно-деревянном строении с железной вертушкой в проходе сперва ко мне прицепился пограничник-младший сержант (или как это звание у них сейчас называется⁈), судя по зеленым петлицам с двумя бордовыми треугольниками, с которым я поздоровался на французском языке.
Он долго листал мой паспорт, три раза посмотрев на фото и на меня, после чего спросил сердито:
— Цель приезда?
Я сделал вид, что не понимаю по-русски, дал ему лист бумаги, на котором было отпечатано, что гражданин Швейцарии (имярек) следует в Одессу по приглашению советской стороны для заключения контракта с сахарным заводом на поставку их продукта в свою страну, и просьба оказывать мне всяческое содействие. Поскольку никаких печатей под текстом не было, документом не являлся, но впечатление произвел на малограмотного пограничника.
— Буржуй приперся за нашим сахаром, — сказал он своему коллеге, у которого был всего один бордовый треугольник на петлицах. — Досмотри его хорошенько.
Тот сноровисто обыскал меня, перещупав каждую складку светло-серого костюма из дешевенькой ткани, после чего вывалил всё содержимое моего темно-коричневого кожаного саквояжа на грязный стол без скатерти. Смотреть там особо нечего было: книга Франца Кафки «Голодарь», вышедшая сразу после смерти автора на немецком языке (была перелистана вся), карта Бессарабской и Херсонской губерний царских времен, запасная дешевая белая рубашка с коротким рукавом, трусы, носки, бритвенные принадлежности, кулек с конфетами и печеньем, термос. Крепкий чай из последнего был перелит в алюминиевую кружку. Убедившись, что внутри больше ничего нет, пограничник собрался было вернуть жидкость на место, но я показал жестом, что не надо это делать.
— Брезгует, морда буржуйская! — весело сказал второй пограничник первому.
Я изобразил улыбку и закивал, что развеселило обоих еще больше.
После этого второй затолкал, как попало, мои вещи в саквояж, а первый шлепнул синий штамп в паспорт — звезду с молотом и плугом в центре и словом «Парканы» под ней, от руки написал синими чернилами дату «08.08.1925» и жестом показал «Катись!».
