Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Месье Жирардо записал все в блокнот карандашом, после чего полюбопытствовал:

— Вы инженер?

— Профессор химии и заодно военный летчик, — проинформировал я.

— Тогда понятно, откуда такие знания! — впервые раздвинув в улыбке белесые тонкие губы, молвил он.

Это он не догадывается, что у меня за плечами советская профессиональная автошкола и многолетний опыт вождения не только на легковых, но и грузовых автомобилях. В том числе одна очень «удачная» поездка на «зил-130» июльским днем, когда кто-то из старых шоферов, вспомнив, наверное, как разыграли его самого, открыл в моей машине кран обогрева кабины. Снаружи температура выше тридцати, в кабине и вовсе пекло, несмотря на опущенные стекла в дверях, а я еду на порожнем пятитонном грузовике в соседнюю Ворошиловоградскую область в город Краснодон, везу переходное красное знамя победителя социалистического соревнования новому номинанту. Советская экономика денег не жалела на агитацию. Так бы и маялся всю дорогу, если бы не начала расти температура воды в двигателе. Шланг печки подтекал, жидкости становилось все меньше. Остановился долить, увидел, где капает, понял, в чем дело. Вернувшись на базу поздно вечером, когда все уже ушли, открыл печки в машинах всех старых водителей. Больше надо мной не шутили.

«Калиллас-53» с наворотами обошелся мне в четырнадцать тысяч семьсот сорок три французских франка. Чек на швейцарский банк взяли без разговоров и пообещали, что через три дня можно будет забрать покупку с улучшениями, затребованными мной.

Пока ждали, выполнили намеченную Вероник культурную программу — посетили Гранд-Опера и Театр де ля Виль и обязательную — шопинг, бессмысленный и беспощадный к моей чековой книжке. У Вероник постепенно накапливается моральная усталость, которая снимается покупкой какой-нибудь тряпки. В это раз она устала слишком сильно. Когда жена потрошила очередной магазин высокой моды, я прошелся по улице, заглядывая из любопытства в соседние. Случайно наткнулся на картинную галерею, небольшую, но плотно завешанную полотнами в рамках и без. Подумал, может, купить что-нибудь в гостиную?

Продавец, пожилой мужчина с седыми длинными волосами, усами и бородой, одетый в бледно-голубую, растянутую блузу под талантливого художника, спросил:

— Хотите что-то конкретное или что понравится?

— Скорее, второе, но взял бы Ренуара, если у вас есть, — ответил я, хотя догадывался, что в такой лавчонке разве что втюхают подделку еще живого и уже очень модного художника.

— Увы, месье, мэтр сотрудничает со знаменитыми галереями! — честно признался продавец.

Я прошел вдоль стен, посмотрел полотна. Ни одно не зацепило. Собирался уже уйти, когда увидел среди висевших без рамы что-то из одних углов, ничего интересного, если бы не подпись в нижнем левом углу «Picasso».

— Натюрморт молодого художника Пабло́Пикассо́, представителя нового направления кубизм. Там еще две его работы, — заметив мой интерес, проинформировал продавец.

— Сколько стоят? — поинтересовался я, ожидая услышать что-нибудь астрономическое.

— Пятьсот франков каждая. Если возьмете три, уступлю за тысячу четыреста, — ответил он.

Сошлись на тысяче двухстах франках, и только потому я заплатил так много, что знал, сколько будет стоить любой рисунок этого художника и даже каракуля на салфетке.

— Что за мазню ты купил⁈ — удивилась Вероник.

— Через десять лет они будут стоить в десять раз дороже, через двадцать — в сто, через тридцать — в тысячу и так далее. Этот парень будет жить долго и держать нос по ветру, сумеет раскрутить себя до небес. Так что пусть и на нас поработает, — объяснил я. — Повесим его мазню в сухом теплом месте и будем наблюдать, как с каждым годом становимся намного богаче.

172

Второго марта по старому стилю или пятнадцатого по новому, по которому жила Швейцария, император Николай Второй отрекся от престола в пользу своего младшего брата Михаила. Через пару дней это известие докатилось до Женевы. Я тут же счел себя свободным от присяги, данной свергнутому монарху (ха-ха!), и связался с адвокатским бюро «Братья Дюпон», предложив им представлять мои интересы по оформлению гражданства в кантоне. Собирался за компанию сделать швейцарцами тещу и служанку Глашу, но обе отказались, решив умереть на родине. Не стал им препятствовать в таком романтическом мероприятии.

Ко мне, как к важному клиенту, на дом прибыл старший из трех братьев Морис Дюпон — полный невысокий мужчина с обвисшими щеками, на которых длинные усы срастались с бакенбардами, и сопящий так, будто поднимается в гору. Он задал мне кучу вопросов, ответы на которые записывал в специальную анкету, часто добавляя вслух «Это хорошо!». У меня почти по всем пунктам все было прекрасно: богатый инвестор, владеющий без малого десять лет облигациями Женевы, свое жилье в престижном районе, доктор наук, родственники — две дочери — граждане Швейцарии по рождению.

— Последние годы вы жили здесь? — задал он очередной вопрос.

Я соврал или сказал правду частично, потому что это был единственный минус:

— Моя семья жила здесь, а я с лета четырнадцатого года воевал за Российскую империю.

— Род войск? В каком звании? Награды? — задал он уточняющие вопросы.

— Военный летчик-ас, майор, награжден тремя боевыми орденами, — сообщил я.

— Это очень хорошо! — обрадовался он.

— Почему? — удивился я.

— Наш кантон собирается завести собственные военно-воздушные силы, но не хотим приглашать иностранцев, — поделился он информацией, как член Большого совета — законодательного органа кантона, который состоит из ста человек. — Вы нам поможете в этом?

— Поймите меня правильно, если вдруг на Швейцарию нападут, я тут же встану на защиту своей новой родины, — запросто пообещал я, зная, что ближайшие лет сто эта страна ни с кем воевать не будет, — но служба в армии в мирное время не входит в мои планы.

— Нет-нет, служить вам не придется, у нас хватает кадровых офицеров. Вы будете числиться в резерве, как и все старше тридцати лет. Просто иногда надо будет проконсультировать Большой совет по организации процесса обучения летчиков, обустройства аэродрома, покупки техники. Никто из нас не разбирается в этих вопросах, — объяснил адвокат.

— Это запросто! — согласился я.

— Так и доложу президенту кантона Эжену Ришару, — сказал Морис Дюпон, после чего пообещал. — Думаю, что вопрос с вашим гражданством будет решен в ближайшее время.

Через два с половиной месяца мы с женой стали гражданами той же страны, что и наши дочери. Теперь мы были членами общины города Женева, кантона Женева и конфедерации Гельвеция, как на латыни называли себя швейцарцы в честь жившего в этих краях племени гельветов, с которыми я когда-то воевал под командованием Гая Юлия Цезаря. Во все три государственных образования надо было платить налоги. Заполнение декларации — задача не для средних умов. Мне посоветовали пользоваться услугами специальных частных бюро. Они знают, где можно сэкономить, и в итоге получается дешевле. В среднем набегает одиннадцать с половиной процентов от годового дохода. После России с ее шестью споловиной процентами, которые платить не обязательно, кажется большой суммой, но в сравнение с тем, сколько будут платить во всех странах лет через пятьдесят-семьдесят, сущая ерунда.

Еще недели через полторы я выступил перед Большим советом в старинном здании мэрии, в котором когда-то женился. Пришел в форме с орденами, чтобы мои слова звучали весомее. Более сотни мужчин, включая секретарей и помощников, задавали мне вопросы, а я отвечал. Сперва рассказал, как стал гражданским пилотом, офицером-артиллеристом, военным летчиком, как воевал на земле и потом в небе: летал на разведку, бомбежку, сбивал шесть вражеских аэропланов. Слушали меня с неподдельным интересом. В Швейцарии так скучно жить!

Дальше вопросы и ответы были чисто деловые:

— Где и какой простить аэродром?

— За городом возле озера возвести вышку, административное здание, ангары, склады, подземную цистерну для топлива и взлетную полосу, сделав ее длинной, так сказать, на вырост, под самолеты будущего, и заасфальтировав.