Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов
На голове Федьки была шапка-авун, тоже с густой бахромой, спускавшейся на лицо. Шаман во время работы не должен смотреть на этот мир.
Старик быстрыми движениями проворачивал над горевшим посередине чума костерком бубен унгтувун — главное свое оружие в мире духов, и щит, и меч, и вместилище его души.
Старуха, непрерывно курившая трубку с чем-то едким, подбрасывала в огонь травы и корешки, от которых по чуму распространялся дурманящий дымок, смешивающийся с запахами старой дубленой кожи и сырости.
Тем временем молодой парень, сын шамана, раскладывал извлеченные из сундучка деревянные фигурки духов-хранителей в виде животных.
Вроде бы, все требования «техники безопасности» соблюдены, пора бы и начинать представление. Для профессора Столярова это было именно представление, за которое шаман — хитроватый и в то же время какой-то блаженный дед небольшого роста — получил три бутылки водки и десять пачек папирос «Казбек». До всего этого он был большой охотник.
Но сам Евгений знал, что дело не во мзде. Сначала Федор наотрез отказывался камлать перед луча — русскими. Может, принимал их за начальство из района, неодобрительно относившееся к его призванию. А может, было что другое.
Но, препираясь в обшарпанной избе со Столяровым, он вдруг обратил внимание на Евгения, скромно стоявшего в стороне. Пронзительно посмотрев на него несколько секунд еще более сузившимися щелочками глаз под нависшими бровями, шаман вдруг оставил свои бесконечные: «Не, никак не можно, нголомо (грех), насяльника запретил строго настрого», и резко спросил:
— Малой-то с тобой будет?
Не дожидаясь ответа, он, не отрывая взгляда от Женьки, обошел его кругом. До этого Федька производил впечатления дряхлого деда с шаркающей походкой. Но тут его движения обрели чуть ли не кошачью грацию. Он кружил вокруг несколько оробевшего парня, словно орел над добычей. Неожиданно сделав скользящий шаг, оказался к Кромлеху почти вплотную, протянул руку и легонько ощупал вмятину на лбу юноши. Евгений вздрогнул, ощутив призрачную сухость его пальцев.
— Нет, нет, нет, — запричитал вдруг шаман, отдернув руку. — Не видал такого... Не бывает.
Внезапно замерев, он словно бы отключился от мира. Все в избе тоже замолкли, даже Столяров, явно пытавшийся что-то сказать, но все не решавшийся.
Столь же неожиданно старик очнулся. Не глядя больше на Женьку, он развернулся и вышел на двор, бросив:
— Буду духам слова разговаривать.
— Что это было? — удивленно спросил Столяров.
Женька понятия не имел, но как будто чьи-то холодные пальцы тронули его за сердце.
Вечером Столяров отправился к старику для серьезного разговора. В поселковую избу-читальню, где разместилась экспедиция, он вернулся несколько растерянным.
— Совсем дед с ума съехал, — бросил он, садясь на стул и прикуривая папиросу. — Спрашивал его, что он за представление вокруг тебя устроил, а он все: «Ненго, ненго».
— Это ведь, кажется, значит «плохая примета»? — вспомнил Евгений.
— Не совсем, — ответил профессор, глубоко затягиваясь. — Это когда человек оказывается между этим миром и потусторонним, буни. Такая... щель между мирами, что ли... Мембрана между жизнью и смертью. Например, заблудиться в тайге — это ненго. Для эвенка заблудиться, значит опасно заболеть, вроде как для нас вдруг разучиться говорить. Или если встретил привидение — это тоже ненго... Он говорит, что ты мугды.
— Призрак? Чей?
— Говорит: «Сам свой»...
Сердца Евгения вновь коснулись ледяные пальцы.
— Однако камлать для нас согласен, — заключил Столяров, давя папиросу в пустой консервной банке. — А нам того и надо.
...Глядя на действия шамана в чуме, Евгений положил в рот сморщенный кусочек из тех, что дал ему старик. Уже второй кусочек, а всего их было три.
— Жуй и глотай, как я к духам пойду, — велел Федор.
А Столярову не дал ничего.
— Женя, не стоит, — тихо сказал тот своему ученику. — Это мухоморы, реакция какой угодно может быть.
Женька промолчал, а когда старик стал готовиться к камланию, разжевал первый кусочек.
Он долго не ощущал абсолютно никаких изменений сознания и решил, что грибы на него не подействовали. Или их было слишком мало — сам шаман перед тем, как облачиться в ломболон, зажевал целую горсть.
Тот уже начал камлание. Поначалу удары в бубен были редки, а звук его глуховат. Ему вторило редкое позвякивание нашитых на ломболон бляшек. Старик же вполголоса бормотал речитатив на эвенкийском. Евгений понимал через слово, но общий смысл улавливал.
— В небо, в небо, дым из чума! Дым и пар толкают небо в небесную реку. Душа поднимается к небесной реке, к звездной реке, лыжне медведя Манги, идущего за своей медведицей Хэглэн! К змею небесному Дябдару душа поднимается!
Сын шамана сидел рядом с ним, периодически зачем-то постукивая деревянной палочкой по ободу бубна. Старуха вся сосредоточилась на огне. Остальные люди — помимо этнографов, тут было несколько женщин и пара детей, — сидели тихо-тихо, не отрывая взгляд от шамана. Молчал и Столяров, тоже пожиравший действие глазами.
А с Женькой творилось что-то странное. Сначала он ощутил невероятный подъем. Стал словно бы ярче и четче видеть — до малейших деталей примечал все происходящее. Его будоражили незнакомые запахи, восхищали блики огня на лицах, захватывал монотонный речитатив шамана, постепенно переходящий в унылый вой с модуляциями.
Темный чум стал казаться ему пещерой, в которой, освещаемые огненными бликами, древние люди начнут сейчас некое действо. И все это ему невероятно нравилось.
Потом начались чудеса. Сначала из костерка, куда старуха бросила очередное подношение, стало что-то подниматься. Оно состояло из огня, но явно было приземистым живым существом. Два блестящих черных уголька в переплетенных жгутах пламени были глазами, которые неторопливо оглядели все происходящее и уставились на Женьку.
Тот, впрочем, не придал этому большого значения, вслушиваясь в пение шамана, которое становилось все причудливее.
— Ой, огонь, тут страшный луча. Он вверх летит, к звездной реке, луча к солнечному медведю Манги летит, к матушке Чолбон, что на заре с неба поет. Он видит Манги, он видит Чолбон, но летит-то к Холбан, к красной звезде летит. Ой, ой, ой, что будет-то!
Женька почему-то обиделся на старого колдуна, решив, что тот над ним издевается. Но тут его внимание вновь отвлекло нечто куда более удивительное, чем тварь в огне и бормотание шамана.
Из темноты выступили две очень привлекательные эвенкийские девушки. Да что там — такие красивые, что у парня дух захватило от их экзотических лиц и стройных
