Имперский престол (СИ) - Старый Денис
— Не бывать этому, — сказал Рожинский и схватился за эфес сабли.
Скопин-Шуйский не был робкого десятка и уж тем более не пропускал занятия по сабельному бою. Так что он нисколько не стушевался, встал и демонстративно на треть длинны извлек из ножен свой клинок. В полном молчании происходила дуэль. Взглядами.
— Я дал слово, что сегодня будут переговоры, а слово шляхтича нерушимо, — в конечном итоге произнес Рожинский, развернулся и направился в сторону ожидавшей его лодки.
А штурм, между тем, все усиливался. Как только русские войска подступали к стенам и уже ставили лестницы, к этому участку стены стекались защитники. Они делали это все более вяло, менее организованно. А у русских войск наступало время ротации и свежие силы повторяли маневр уже на другом участке стены.
— Боярин головной воевода, прискакал капитан дальнего дозора. В двух днях видели польское войско, — сообщил Скопину Алябьев.
Головной воевода задумался. Если защитники узнают, что к ним спешит помощь, они напрягутся, но выстоят. Следовательно, они не должны об этом узнать.
— С рассветом начинаем решительный приступ, а сейчас усильте натиск и начинайте закидывать город калеными ядрами, — приказал Скопин-Шуйский и отправил вестового, чтобы тот разбудил Хворостинина.
Необходимо окончательно определиться с местом генерального штурма и здесь лучше посоветоваться.
Через час загрохотали осадные орудия, до того почти не стрелявшие. Каленые ядра полетели в город, вызывая пожары и немалые разрушения. Вильно был больше все-таки городом каменным, но деревянных построек хватало, как и перекрытий в каменных домах. А прошедший утром дождь не столько разжигал пожары, сколько поднимал дымы. Так что, можно сказать, город не горел, а тлел и дымил.
Горожане задыхались. Вполне обычной картиной могло стать, что бегущий человек, вдруг, припадает на колено, а потом и вовсе, задыхаясь, падает и, широко раскрыв глаза, умирает от угарного газа. Когда собрался виленский магистрат для решения вопроса о сдаче города, Рожинский приказал всех арестовать, а бургомистра и вовсе казнить. Вот только отсрочил исполнение приговора до момента, когда осада будет снята. Так что Рожинский еще не полностью выжил из ума, но был близок к этому.
Утром начался решительный приступ. После активной и продолжительной артиллерийской канонады, устроенной аж на четырех участках городской стены, гвардейские части пошли на приступ у центральных Субочских ворот. Еще днем ранее оттуда защитниками была снята артиллерия и направлена на другие участки стены. Именно в этом месте, как в самом защищенном, никто не ожидал решительной атаки русских. Даже без защиты больших щитов, слаженным, мерным, но быстрым бегом, вышколенные воины, несмотря на потери, быстро приближались к участку стены. В это время штурмовые действия начались и в других местах.
Русские воины взбирались на гребень вала и первые из них получали две-три пули, а иногда и больше, кулем сваливаясь вниз. Смерти первых отважных героев позволили идущим сзади решительно преодолеть вал, а после и взойти на крепостную стену, защитники не успевали перезарядиться. Наемники обороняющихся стали отступать, и стену на этом участке защищали лишь студенты университета. Защищали отважно, не страшась смерти, однако, они не были слаженным отрядом и не так часто упражнялись с саблей, тем более с ножами, которые в толчее боя на стене, играли чуть ли ни главную роль. А еще у штурмовых отрядов, идущих на приступ, было преимущество огневого боя. Многие имели заряженные пистоли.
И тогда русские войска вошли в город. Наемники укрылись в одном квартале и стали вести переговоры о сдаче. Их никто не трогал.
Два дня город пребывал в ужасе. Два дня лилась кровь, не прекращалось насилие, осуществлялся грабеж. Русская армия, потеряв шестьсот семьдесят два убитыми и более тысячи раненными, мстила за свои потери. Первоначально они казались еще более чудовищными. Даже Скопин-Шуйский, наблюдая в зрительную трубу за ходом сражения, был уверен, что потери исчисляются тысячами. Может, и не каждый дом стрелял, но городские бои внутри стены были. Так что Вильно уничтожалось. Уже после станет понятным масштаб трагедии, в которой было убито более двадцати пяти тысяч жителей только за один день. А разрушения довершил масштабный пожар [Описание количества погибших горожан взято из данных захвата Вильно русскими войсками в ходе войны 1654–1667 годов].
Войска, шедшие на помощь столице княжества, остановились в двух днях, не рискуя продвигаться дальше.
Глава 5
Глава 5
Москва
4 июня 1609 год.
Москва ликовала. Пришли вести о итогах сражения за Вильно. Никому не было дела до того, сколь много пролилось крови, безразличны судьбы людей, важно иное — победа. Наверное, поговорка, в которой не судят победителей, имеет еще более глубокий смысл, чем я думал раньше. Если ты победитель, то тебе и определять состав преступления, как, впрочем, и его наличие. Так что плевать на тысячи убитых, если ты не в их числе. Ну, случись так, что ты умер, так и вовсе, плевать — мертвые не только не потеют, они еще и не сожалеют.
Ну а для живых русских людей, победа над Речью Посполитой — это тяжелая гирька на весах самосознания и патриотизма, которые уже перевешивают уныние и смуту в головах людей.
Я уверен, что системе устойчивости государства существуют три главные скрепы. Первая, — экономика. В современных условиях голод еще помниться, потому уже незначительные улучшения ситуации и не сытая, но не голодная, жизнь, делают сегодняшний день более выгодным для престола, чем вчерашний.
Вторая скрепа — это религия. И тут все более чем основательно и славно. Москва, как и вся Россия, живет в ожидании Вселенского Православного Московского Собора. Уже то, что именно в русскую столицу, которая еще не так, чтобы отошла от гордости за создание Московского патриархата, приезжают все патриархи, подымает национальную гордость до небес.
А тут и третья скрепа подоспела — победы русского оружия над врагом, который не так, чтобы и давно «кошмарил» русских воинов. Ливонская война все же воспринималась, как пораженческая, несмотря на успехи вначале противостояния Московского царства и Речи Посполитой. Не важно, что Польша и Литва, только объединившись смогли что-то противопоставить России, все равно было обидно потерять завоевания. А теперь не просто Россия с Польшей поменялись местами, а русские войска громят польскую шляхту. И не важно, сколько денег ушло на то, чтобы выучить и укомплектовать полки, сколь много пота пролилось на учебных площадках. Не станут люди брать во внимание даже количество погибших и покалеченных.
Ну и правильно! Да, именно так! Потому что все цифры — это показатели для тех, кто принимает решения. Они, то есть и я, должны проанализировать и сделать нужные выводы. Пусть взяли огромный город, можно бы и расслабится и почивать на лаврах. Вильно — это очень сильно, это, если Сигизмунд не почешется, так и прямая дорога на Варшаву, или отсечение Белой Руси от Речи Посполитой. Но праздник для людей, а работа над ошибками для меня и тех, кому я делегировал право принятия тактических и оперативных решений.
— Козьма Минич, все правильно ты написал в «Правде», но как-то… кровожадно, что ли, — я проводил встречу с «министром печати» Мининым.
Газета разразилась таким «урапатриотизмом», замешанном на унижении и ненависти к полякам, что окно возможностей для нормального мира с Речью Посполитой сузилось до маленькой форточки. Массы требуют «окончательного решения польского вопроса». В отличии от Германии времен правления одного усатого австрийского художника-неврастеника, никто не призывает физически истреблять поляков, поголовно. Но такие фразы, как «ударим по Варшаве», или «разграбим Краков», звучат.
А мне не нужны руины двух столиц Польши. Мне и Вильно не была нужна. Мира! Я хочу мира с Сигизмундом, потому как война до полной капитуляции — это резкая смена политических раскладов вокруг Османской империи, Швеции. И так поляков сильно обкрадываю.
