Сфера времени - Алёна Ершова
Погода была сказочная. Зарядивший с утра дождь постепенно превращался в снег. Падал, устилая лесную землю белоснежной скатертью. Оседал на ветках молоденьких ёлочек. Отчего настроение у Фроси образовалось новогоднее. Сначала она наведалась к терновому кусту и с радостью обнаружила, что сливы «дозрели». Собрав полную корзину ягод, отправилась проверять ловушки. В одной из них обнаружился жирный заяц. Подхватив тушку ушастого, женщина поспешила домой. По дороге не удержалась и сломала несколько еловых веточек.
Заниматься разделкой она предпочитала во дворе, не пачкая жилище. Работала быстро. На улице начало холодать. Начиналась метель.
Через несколько часов в печи тушились горшки со снедью. В одном — потроха. Завтра их можно будет порезать мелко, поджарить с луком и начинить пирог. В другом — основа для супа: ячмень и мясо. В третьем варился компот из тёрна. Видимо, новогоднее настроение идёт в паре с рефлексом готовить.
Еловые веточки стояли в крынке на середине стола. Их Фрося украсила незамысловатыми снежинками из сломки и гирляндой, состоящей из маленьких белых шерстяных шариков. В приподнятом настроении женщина работала за станком, ловко орудуя челноком. В печи потрескивали дрова, в доме было светло, сухо и уютно. Пахло хвоей и диким мясом. Хозяйка, скрашивая одинокий вечер, вполголоса напевала:
«Нет, матушка, не надо о муже толковать.
Хочу, любви не зная, я век провековать.
Уж лучше одинокой до самой смерти жить,
Чем, потеряв любимого, потом о нём тужить».
«Не зарекайся, дочка, — так Ута ей в ответ. —
Без милого супруга на свете счастья нет.
Познать любовь, Кримхильда, придёт и твой черёд,
Коль витязя пригожего Господь тебе пошлёт».
Сказала королевна: «Нет, госпожа моя,
Любви конец плачевный не раз видала я.
Коль платится страданьем за счастье человек,
Ни с кем себя венчанием я не свяжу вовек[10].
На этой многообещающей фразе раздались громкие удары в дверь, и не успела Ефросинья испугаться, как в дом вошел мужчина.
Praeteritum IV
И в своем одержании искаше исцеления от мног врачев и ни от единого получи. Сего ради семо повеле себе привести, яко слыша зде многи врачеве. Но мы не вемы, како именуются, ни жилищ их вемы, да того ради вопрошаем о нею.
«Повесть о Петре и Февронии Муромских»
Появление мужчины было настолько неожиданным, что Ефросинья даже не успела испугаться. Не отрывая глаз от незнакомца, она медленно поднялась из-за станка. Стрелой полетели мысли: «Охотник? Путник? Разбойник?» Взгляд уперся в изогнутую рукоять сабли. Неожиданно пришло понимание, что она не боится. Совсем. Страх есть там, где теплится надежда на спасение. Свою она похоронила в лучах июньского рассвета. Подумаешь, разбойник. Хоть какое-никакое разнообразие в беспросветных средневековых буднях. С другой стороны, всегда можно попытаться договориться. У него клинок, у неё слово. Что сильнее разит?
Между делом Фрося отметила, что человек, стоявший у входа молод, статен, но выглядит слишком растерянным. Словно открывая дверь, он совершенно не надеялся оказаться в жилой избе. И тем более увидеть сидящую за ткацким станком женщину.
Вдруг незнакомец неожиданно и очень громко чихнул.
— Будь здоров! — на автомате выдала Ефросинья.
— Спасибо! — поблагодарил гость.
Оба улыбнулись. Напряжение схлынуло.
Первым заговорил пришедший:
— Мир тебе, хозяйка. Заблудились мы, замёрзли. Будь добра, приюти на ночь. — И снова чихнул, едва успев закрыться рукавом.
Фрося склонила голову на бок.
— И много вас, заблудших?
— Десятка моя. Мы дружинники князя Владимира Юрьевича.
— А остальные где? — почему-то сейчас этот вопрос показался более важным, чем выяснение, что за князь да откуда. Князей этих в период раздробленности развелось на Руси, как тараканов в купеческой избе.
— На улице. За воротами. Я один зашёл.
Как только перед Ефросиньей появилась конкретная задача, изголодавшийся от безделия мозг тут же стал её обрабатывать. В наличии десять человек. Голодных, замёрзших, усталых. Всех их нужно разместить и накормить.
— Верхом?
Десятник кивнул. А она уже накидывала свой Ягий тулуп мехом наружу.
Значит не только люди, но и лошади. У неё дома на ночлег поместится не больше пяти. Остальных куда? Сарай и баня. В сарае тепло, в бане деревянный пол и лавка. Коней ставить негде. Еда. Горячее у нее есть, но немного. Хотя если постараться, можно похлёбку сделать из того, что в печи томится, да соленья поставить. Животных кормить нечем.
Всё это женщина поведала своему гостю, пока шли до калитки и впускали всадников. Он выслушал, кивнул и ответил:
— Коням есть что дать. Люди спать будут по очереди. Часть — в доме, часть — в хлеву. От горячего никто не откажется. Спасибо.
После повернулся к своим, чтобы раздать команды:
— Ждан, Ингвар, займитесь лошадьми. Глеб, Илма, добро в баню снесите. Стоян и Берислав, на вас костёр во дворе, чтобы лошади не мерзли.
— Там место есть костровое, — встряла Фрося, желая, чтоб не жгли, где попало. Воины кивнули, а десятник добавил:
— Мы дрова возьмем, завтра нарубим. Не переживай.
Хозяйка не переживала. Напротив, она была рада. Лучше так, чем пустота одиночества.
В небольшом сарае она показала на печь:
— Её можно затопить. Правда, как тут спать, я не знаю, пол земляной. Вы бочонки с соленьями во двор вынесите. За одну ночь ничего с ними не станет. Располагайтесь, только постарайтесь не сломать ничего. Очень прошу.
— Не переживай, голубушка, — успокоил её гость. — И ещё раз спасибо за всё. Меня Юрием зовут.
— Ефросинья, — улыбнулась в ответ. — Я сейчас горячее поесть сделаю, кто из твоих людей свободен будет, пусть в дом идет греться.
Часом позже, когда все воины были накормлены и размещены, Ефросинья и Юрий наконец сели есть сами. Десятник с удивлением разглядывал застеленный льняной скатертью стол, где, помимо исходящей пряным паром мясной похлебки с кусочками репы, стояли разные удивительные блюда: грузди с брусникой, яблоки моченые, квашеная капуста, мелко нарезанная острая редька, смешанная с зеленым горошком и луком, половинки яиц, фаршированные щучьей икрой, душистые лепёшки и солёные греческие ягоды, которые он видел однажды, когда гостил в Суздале у князя Всеволода. Хозяйка явно поставила на стол всё самое лучшее. Контраст со старостиным гостеприимством был разительный. Но, как назло, аппетита у
