Русский волк (СИ) - Астахов Андрей Львович
Он и пошел. Как я и ожидал, парень был мастером стиля «Деревенский алкаш на дискотеке» – пер танком, размахивая длинными ручищами без всякой системы, абы попасть по мне. От пары таких деревня-дзуки я ушел без труда, но третий удар все же достал меня. Слава Богу, Драккан попал мне кулаком не в лицо, а в плечо – после удара такой силы я бы отправился в долгий, если не вечный нокаут. И вот тут красавец сделал серьезную ошибку; в восторге от собственной силы и ловкости остановился, поднял руки и заревел, как медведь. Я воспользовался тем, что он открылся и провел хороший прямой правой Драккану в челюсть. Рев оборвался, и бородач замотал головой: я же, не тратя времени даром, достал его хуком слева, а потом обработал ударом ногой под колено. Эффект был невеликий, мои удары только слегка ошеломили громилу, и мне, наверное, пришлось бы плохо, если бы вдруг не раздался истошный крик, который заставил всех забыть о нашем с Дракканом поединке:
- Ашарди! Ашарди!
Я не понял, в чем дело, но только что-то просвистело у меня мимо уха, и Драккан встал, как вкопанный – из его груди, чуть пониже правой ключицы, торчала оперенная стрела. Ночь наполнилась воем, гиканьем, топотом копыт. Про меня все забыли: гномы, наблюдавшие за нашим спаррингом, разбежались, хватая оружие. Я был предоставлен самому себе.
На лагерь напали. Вокруг вагенбурга в темноте метались тени, похожие на кентавров, и на нас густо посыпались стрелы. Одна из них впилась в глину у моих ног. Сообразив, что в свете костров я становлюсь отличной мишенью, я бросился к повозкам и забился под одну из них. Отсюда я мог видеть и слышать, как разворачивается битва между неизвестными мне людьми, напавшими на лагерь, и гномами охраны, которые с яростными воплями отбивались от нападающих, засев в повозках. По лагерю с ржанием метались испуганные лошади, а кроме того, пущенные с той стороны зажженные стрелы подожгли несколько шатров. Еще одна стрела со стуком ударила в борт повозки, под которой я спрятался, и я почувствовал запах горящей смолы.
Эх, блин, похоже, отсидеться не удастся. Если те, кто напал на лагерь, ворвутся в круг повозок, мне не спастись – убьют наверняка.
Я увидел, как один из гномов, пронзенный несколькими стрелами, выронил арбалет и упал замертво с повозки. Я решился. Выскочил из-под фуры, на ходу выдернув из борта горящую стрелу, петляя, как заяц, добежал до мертвеца, сорвал с него колчан с болтами и подобрал арбалет. В свете разгорающегося пожара – уже несколько повозок и большинство шатров ярко пылали, разгоняя темноту, - я увидел нападавших. Это были смуглые бородатые всадники, одетые во что-то кожано-пестро-меховое, вооруженные короткими луками и саблями, и их было много. Некоторые из них, показывая класс джигитовки, прямо с коней прыгали на фуры, прорезали тенты и, врываясь внутрь, сходились с гномами врукопашную, но большинство носились кругом, пуская стрелы, которые густо утыкали фургоны и поражали засевших в них гномов. Картина боя в точности напоминала сцену нападения индейцев на переселенческий караван, которую частенько можно увидеть в вестернах. Разве только шквальной стрельбы из винтовок и револьверов не было. Несколько выстрелов из самопалов все же были в начале схватки, но я так и не понял, кто и в кого стрелял.
Натянуть арбалет оказалось не так просто, но я справился. Вложил в желобок болт и, укрывшись за кучей тюков, прицелился в ближайшего ко мне всадника, который азартно рубился с двумя вооруженными секирами гномами. В армии я был хорошим стрелком, на «отлично» выбивал все нормативы, но АК74 и арбалет – немного разные вещи. Поймав всадника в прицельную рамку, я выстрелил, но попал не в туловище, куда метил, а ниже, в лошадь. Конь вражеского воина заржал и повалился набок: обрадованные этим гномы быстро покончили с упавшим всадником. Один ноль в мою пользу.
Следующий выстрел был удачнее – я с одного попадания уложил всадника, который поджигал факелом тент повозки. Потом я стрелял еще и еще, почти всегда точно, и тут заметил, что в лагере появились пешие противники. То ли нападавшие прорвались через вагенбург, то ли сменили тактику. Пять или шесть воинов пробежали мимо меня, не заметив – видимо, их целью был шатер Кулота Нанна.
В колчане осталось всего четыре болта. Я отбросил арбалет и вооружился боевым топором и щитом, которые подобрал у тела убитого гнома в нескольких шагах от меня. Остро заточенный топор на длинной рукояти весил килограмма два, если не больше, и был идеальным оружием для такого неважного фехтовальщика, как я. Щит же, не деревянный с окантовкой, а стальной, цельнокованый, с тяжелым умбоном и широкими кожаными ремнями, мог отлично защитить от любого оружия. Быстрым бегом я кинулся к шатру и увидел интересное зрелище.
Кулота Нанна, по-прежнему остававшегося в шатре, закрывали щитами сразу четыре вставших стеной гнома, девчонка-рабыня укрывалась от стрел, забившись в угол, за сундуки, а нападавшие, человек семь или восемь, пытались всем скопом одолеть рогатую девицу в клепаной коже, которая отбивалась от них, держа по мечу в каждой руке. Я совсем забыл об опасности, глядя, как ловко и яростно она сдерживает нападающих, не давая им приблизиться к шатру. Ее мечи мелькали в свете пожара, как крылья запущенной на бешеных оборотах мельницы, гремели о щиты нападавших, впивались в их плоть. За несколько секунд девица зарубила и изувечила троих из восьми нападавших, остальные с яростными воплями кружили вокруг нее, пытаясь найти слабые места в ее защите. Еще несколько человек, стоя шагах в двадцати от места боя с луками наготове, что-то орали своим товарищам – видимо, требовали отойти и дать им возможность выстрелить. Я замер на мгновение, раздумывая, к какой из сторон присоединиться – уж очень мне хотелось проломить Нанну башку. Но лучники заметили меня и приготовились стрелять, поэтому я кинулся на них.
Одного я вынес сразу, раскроив ему голову топором. Никогда не забуду, с каким противным хряском стальное лезвие врубилось ему в череп! Второго я сбил ударом щита на землю, потом схватился сразу с двумя бандитами, сменившими луки на мечи и ножи. Эх, и славно мы потанцевали! И не беда, что прежде я только колол топором поленья у тестяги на дачи, а по людям работать им, слава Богу, до сей поры не приходилось – инстинкт самосохранения заменил мне боевой опыт и сноровку. Удары так и звенели на моем щите, пока я не достал в развороте сначала одного гаденыша, потом другого. Второй был ранен и, упав на колено, что-то завопил – видимо, просил не убивать. Я занес было топор над его головой, но тут увидел нечто, отчего весь мой кураж улетучился, сменившись паническим страхом.
Враги уже были внутри периметра повозок, и их было много – они носились на своих лошадях, добивая тех гномов, которые еще оказывали сопротивление. Рогатая мечница сидела на земле, зажав ладонью рану в боку. Вокруг нее вповалку лежали тела ашарди и гномов-телохранителей. А Кулот Нанн линял. Воспользовавшись тем, что всадники кое-где начали грабить лагерь и обдирать трупы убитых, он крался вдоль повозок к коновязи, где еще оставалось несколько лошадей. Рядом с ним я увидел Хаспера Эдака. Трусоватый маг даже не пытался атаковать врагов. Но самое мерзкое было то, что жирный свин прикрывался как щитом девчонкой, которую я видел в шатре.
Этого я не мог стерпеть и преградил ему путь. Кулот аж затрясся весь, когда увидел меня.
- Линяем? – спросил я самым зловещим тоном и добавил: - Отпусти девчонку!
- Убирайся прочь! – заорал толстяк. – Потом с тобой я разберусь.
- Нет уж, свинья писклявая, сейчас разберемся, - ответил я и, хэкнув, опустил топор на его лысый череп.
Дальше произошло что-то странное. Из разрубленной башки Нанна вверх ударил фонтан не крови, а густого черного дыма, и толстяк буквально сдулся, как проколотый воздушный шарик. Сморщенный обмякший труп осел на землю у ног девчонки, которая вопила от страха. Успокоить ее я не успел: нас уже окружило не меньше двадцати всадников. Я поднял щит и топор, намереваясь защищаться до последнего. Но всадники не торопились меня убивать – просто окружили, держа наготове окровавленные мечи. А еще через несколько мгновений подъехал еще один. В отличных доспехах и много старше своих сотоварищей, с седой окладистой бородой. Он долго рассматривал то, что осталось от Кулотта Нанна, а потом заговорил.
