Господин следователь. Книга 2 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Нет, не верю в «самоутопление».
Еще разок осмотрел одежду утопленника и его обувь. Кажется, пасьянс сложился. Поэтому, подошел к Егорушкину, полюбопытствовал:
— Фрол, а что за Туся такая? Какая-нибудь красавица местная? Ты же всех здешних Дульциней знаешь.
— Какая красавица? — фыркнул наш Дон-Жуан, польщенный словами следователя. — Девка как девка. Маленькая она еще, рано красавицей становиться. Да вы гляньте — вон ревет, — кивнул городовой на полненькую белобрысую девчушку, уткнувшуюся в ствол старой березы. Не красавица, но девчушка симпатичная. — Танька Демидова. У нее отец кочегаром на пароходе работает, в рейсе сейчас. Девке пятнадцать. Замуж, вроде, пока и рано, но дурить уже можно.
Как правильно сказал городовой — словно о моем времени, а не об этом.
— Она об утопленнике сообщила? — спросил я.
— Не она, — покачал головой Фрол. — Спиридон Савушкин, младший унтер, мимо пруда случайно проходил. Барахло увидал, записку и в участок бегом прибежал. Антон Евлампиевич велел нам пойти, разобраться, меня старшим поставил. Багры взяли, уже с полчаса ищем, только грязь подняли. Верно, в какую-нибудь яму попал, враз не отыщешь. А Танька позже явилась и сразу в рев. Мол — Любка всем наврала, что она с Митькой из Александровского училища целовалась, а она ни с кем, кроме Гришки не целовалась. Ей его дружки сказали — мол, Гриша топиться пошел на Чистый прудик. Вот ведь, дурак какой. Хватит на его век девок. Если бы я каждый раз топился, прудов бы не хватило. Тьфу ты, прости господи! — Фрол сплюнул в сердцах. Посмотрев на городовых, переставших шерудить дно и виновато разводивших руками, вздохнул:
— Эх, придется мне парней в воду гнать. — Посмотрев на сумрачное осеннее небо, сдвинул фуражку и вдумчиво почесал затылок. Переведя взгляд на меня, спросил: — А может, ваше благородие, парней пожалеть? Вода-то уже холодная. Всплывет Гришка, куда денется.
— В участке никого нет? — поинтересовался я. Решил уточнить, чтобы Фрол не подумал, что речь идет о начальнике. — Пьяница какой-нибудь, бродяга? Сидит, лавку казенную протирает, а он бы нам здесь пригодился.
Подумал про себя — какой же вы циник, товарищ кандидат наук! Вам бы о простом народе следовало заботиться, а вы его в холодную воду готовы сунуть. Но я же не весь народ готов сунуть, правильно? Только тех, кто это заслужил. В воспитательных, так сказать, целях.
— Как на грех, на рассвете Петьку Ягодина выпустили. Он парень неплохой, печник, едва ли не самый лучший, а вот вчера в трактире начудил — мало того, что не рассчитался, так еще и зеркало дорогущее раскурочил. Знал бы, что так случиться, его бы в пруд и погнал. Теперь придется самим лезть.
Фрол искоса посмотрел на окружающую толпу и скривился. Я бы тоже скривился. Представив, как городовые, полезут в пруд, в холодную воду, покачал головой. Мне с этими парнями еще работать, а полицейский, сверкающий голой задницей перед обывателями — это не есть гуд. Коллеги мы или нет? Придется выручать. Вот здесь именно тот случай, когда можно твердо сказать — мальчика не было.
— Фрол, не нужно никуда парней гнать.
— Думаете, так всплывет? — с надеждой спросил Егорушкин. — А что я Антону Евлампиевичу скажу?
Ишь, шельма. Намекает, что доложит приставу — мол, господин следователь посоветовал. Я городовым не начальник, но какой-никакой авторитет.
— Там и всплывать некому, — усмехнулся я. — Вот, сам посуди — штаны лежат и рубаха, а где остальное?
— Что, остальное? — не понял Егорушкин.
— Осень на дворе, а где у парня шинель, фуражка? — принялся перечислять я. — Опять-таки — обувь у него летняя. И подошвы чистенькие, словно он не по земле шел, а по воздуху летел. Тебе не кажется, что Гришка не утонул, просто решил девчонку свою разыграть? Услышал, что зазнобушка с кем-то целовалась, решил проучить. Сейчас, небось, сидит где-нибудь и ржет.
Фрол Егорушкин стукнул себя по лбу и витиевато выругался. Если бы повторил его фразу, получилось бы нечто этакое: «Твою мать, с присвистом, да канделябром через скотный двор!»
— У нас, в прошлом году, такой же случай был, — сказал фельдфебель. Потом поправился: — Не тютелька в тютельку, но схожий. Сын мельника батькину бритву сломал — палочку решил построгать. А бритва английская, пять рублей стоит! Как сломал, испугался, что порка будет, в лес убежал и сидел там два дня. Мы тогда все пески изрыли, найти не могли. Мать чуть с ума не сошла. Думали — не покончил ли с собой от страха? Пришел, конечно, когда оголодал. Батьке и бритву жалко — пять рублей деньги большие, и сына — голодный весь, драный.
— И что мельник? — полюбопытствовал я.
— Как что? — усмехнулся Фрол. — Два дня сыночка кормил, в бане парил, клещей вытаскивал, а потом всыпал ему за все сразу — и за бритву, и за то, что в лес убежал. Еще за то, что отца опозорил.
Егорушкин уже бил каблуком сапога, словно конь копытом.
— Ребята, кончай работу! — крикнул он своим подчиненным. Обернувшись ко мне, снова отдал честь. — Спасибочки вам, ваше благородие, за подсказку. Сейчас мы в реальное училище сходим, потом к Гришке домой.
Фрол вместе с городовыми отправился разыскивать Гришку, а я подумал, что мельник поступил непедагогично, выпоров сына, но правильно. И Гришку, если его обнаружат живым (все-таки, мог и ошибаться в предположениях), тоже следует выдрать, как Сидорова козла.
Еще подумал, что перехвалил я Егорушкина. Рано ему в приставы. Или напротив, подойдет? Зачем мне нужен умный пристав?
[1] Здесь просто. Авторы, в подавляющем большинстве, знакомы лишь с пятидневкой.
[2] Разумеется, Александр Данилович не сам чистил пруды, а руководил процессом.
[3] Фильм «Возвращение Максима».
[4] Один из поэтов написал эпиграмму: «Здесь бросилася в пруд Эрастова невеста, Топитесь, девушки, в пруду довольно места». Говорят, после этих строк количество самоубийств среди девушек сократилась.
Глава седьмая
Бурлаки на Шексне
В каждом городе имеется «изначальное» место. В Вологде это Ленивая площадка Малого торгу, куда пришел преподобный Герасим; в Москве — Боровицкий холм, где Юрий Долгорукий устроил пир.
Череповец начинался с холма, куда в конце четырнадцатого века пришли монахи Троице-Сергиевой обители Афанасий и Феодосий, основавшие Воскресенский монастырь[1], вокруг которого стали возникать деревни и села. От монастыря, упраздненного в 1764 году, остались Воскресенский и Троицкий соборы[2], вокруг которых растут огромные деревья. Сейчас, за неимением иных парков, Соборный сад и набережная Шексны являются излюбленным местом прогулок для горожан[3].
Я стоял в начале тропы, вьющейся между деревьями, ожидая, пока ко мне не подойдет кареглазая гимназистка и ее тетка, Анна Николаевна.
Госпожа Десятова, в девичестве Бравлина, мне не понравилась сразу.
Во-первых, неприятна чисто внешне — взгляд недовольный, глаза навыкате. Во-вторых, демонстративно посматривала на часики, вытаскивая их из-под пальто. Пыталась уличить меня в непунктуальности или демонстрировала собственный достаток? Женские часики стоят в два раза дороже мужских часов, но и наши, карманные, не дешевые. Тот же Буре не меньше двадцати рублей стоит. А мои, фирмы Бреге́ — подарок батюшки на двадцатилетие, обошлись родителю в тридцать рублей. Сам-то бы и не знал, сослуживцы подсказали.
После того, как племянница представила нас друг другу, госпожа Десятова измерила меня взглядом, остановилась на стрелке брюк, осмотрела обувь. Вот тут комар носа не подточит. Обувь начищена, стрелочка идеальна. Ищет, к чему придраться? И ведь нашла же.
— Господин Чернавский, а почему на вас нет мундира? — строго спросила тетка, оттопырив нижнюю губу.
— Сударыня, иной раз хочется в воскресенье погулять в обычном наряде, — нашелся я. — И сам от мундира отдохну, а главное — он от меня.
На прогулку я и на самом деле явился в «гражданке» — в пальто и шляпе, и в серых штанах, а не в темно-зеленых. Разумеется, под верхней одеждой есть и все остальное. Спасибо родителям, озаботились.
