Санкт-Петербург (СИ) - Леккор Михаил
Старый рыбак Эйно — староста рыбацкой деревни в шесть десятков человек — встретил его как старого знакомого. Простоявший здесь десяток гвардейцев, которым командовал Никита Логинов, приучил всех, что трогать рыбаков опасно для своего здоровья. Когда это стало понятно самым тупым, караул ушел, и рыбаки могли наслаждаться покоем и не дергаться при каждом незнакомом человеке. И все это сделал Дмитрий.
— Вы теперь мои крепостные, — сообщил Эйно Дмитрий. Тот не выразил больших отрицательных эмоций. Рыбаки уже сотни лет находились в крепостной зависимости. А когда шведы ушли, они довольно-таки быстро поняли все «прелести» свободного житья. В этом мире слабого всегда старался пожрать сильный и крепостное право было не всегда в тягость. Лишь бы парень был не сумасброд и не скупердяй. Дмитрий уже показал себя с надежной стороны, и староста в свою очередь был готов поручиться за рыбаков.
— Тяготы большие будут? — уточнил он, — и еще какие?
Вопрос был для них весьма актуальный. Старый, еще шведский барин брал у рыбаков три четверти рыбы, накладывал различные повинности типа право первой ночи и подводной повинности. Да еще требовал барщину. А ведь были еще государственные налоги. Не зря нищие рыбаки даже не подумали поминать его добрым словом. И никто не встал за шведов.
— Четверть улова рыбы для меня, — четко сказал Дмитрий, — еще четверть вы мне продаете. Ну и государственные повинности, тут извини, я не вправе сам решать…
Эйно немного поразмышлял, нет ли здесь какой хитрой, но потом очень болезненной уловки. Больно уж условия хорошие ставит этот русский.
— И больше ничего? — с подозрением спросил он, — с каждой семьи не потребуешь рубаху на рождество? Не заставишь ублажать барина в первую брачную ночь невесту?
— Государственные повинности могут изменяться, могут появиться и новые. Но то дело государево, не мое. А мои повинности — вот оно и больше ничего!
Эйно только хмыкнул, молча почмокал губами. Затем нехотя резюмировал:
— Добрый ты весьма, но может и хитроумный. Не обманешь ненароком простодушного рыбака?
— Будьте со мной честны и трудолюбивы, и я буду вам всегда добрым барином, — ответил Дмитрий старой книжной сентенцией.
Поладили с обоюдным миром. Были рыбаки как бы вольные, стали просто крепостные. Зато не нужно больше гвардейцев. Их барин настолько был страшен, что любой грабитель может зайти только случайно. И сразу сбежит, только пятки будут сверкать.
Дмитрий перешел к другому очень актуальному для него вопросу:
— Ты не можешь мне помочь выйти на контрабандистов?
Глаза Эйно непривычно забегали. За связи с ними могли и повесить, если докажут, что ты пользовался их товаром в ущерб государству. И всесильный барин не сможет помочь. Он немного вкрадчиво заговорил, почти уговаривая Дмитрия не влазить в эту тему:
— Мы люди тихие и бедные, нам совершенно не с руки общаться с этими грязными разбойниками, которые вечно ввязываются между государствами и тем имеют большую прибыль.
Опытный попаданец четко оценил это с высоты сразу двух веков (XVIII и XXI):
О, как заговорил. Точно хорошо знаком. И даже, может быть, посылает своих людей, когда бывает необходимо, за малую мзду.
Дмитрий слазил в кошель, сгреб горсть денег — старых серебряных проволочных копеек и новых медных и серебряных монет достоинством в копейку, алтын и пятак. Подвинул это сокровище к старосте.
— Мне нужно для не для себя, а для общего дела. Все хорошо заработают. И, конечно, я никому ничего не скажу. Не государственное это дело.
Староста ошарашено посмотрел на деньги. Для него это была пещера Аладдина, а, может быть, и больше. Прибалтийские рыбаки были очень бедны.
— Здесь слишком много, — честно предупредил он.
— Я знаю, — ответил Дмитрий, — будешь мне помогать, станешь получать еще. Я своих людей не граблю и не обманываю.
Эйно долго помолчал, беспокойно размышляя.
— Хорошо, я поговорю с ними, — наконец, сказал он, — но решать будут они сами. И, скорее всего, откажут. Тут ведь легко попасться. И никто этому не радуется. Русские сразу вешают, шведы отрубают головы, поляки вообще садят на кол. А жизнь только лишь одна.
— Ты уж будь поубедительней, — вкрадчиво сказал Дмитрий, ласково улыбаясь, — я ведь никакой угрозы ни им, ни вам не несу. Только большую прибыль. За это можно и немного рискнуть.
— Ладно, — вздохнул Эйно, — пусть завтра ко мне придет твой человек с этим, — он протянул обрубок костяного жезла, — я скажу, как у нас идут дела и что удалось сделать.
— Он приедет, только ты не пугайся, он гвардеец, — кивнул Дмитрий, — а пока покажи мне свою деревню, я хочу посмотреть, как живут теперь мои люди.
Жили его люди откровенно плохо. Уж как не были бедны крестьяне Нечерноземья, которых «обирали жадные феодалы» (что было только частичной правдой), но рыбакам оказалось еще тяжелее. Причем Дмитрий понимал, что это совсем не показное, киношное. Ладно, лохмотья можно было надевать для сборщиков налогов (что с нас взять), жалкие хижины приходилось часто бросать, спасаясь от военных обоих сторон. Но голодный блеск глаз и изнеможенный вид понарошку нарисовать было невозможно. Ужас какой! Детей хотя бы можно было кормить получше, это ведь ваше будущее!
И проблема заключалась не только в больших налогах и постоянных грабежах. Дмитрий и раньше видел «слабую производственную базу» того времени: утлые суденышки — наспех и топорно сделанные лодки — долбленки и даже просто плоты. На таких далеко не уплывешь, а у берега давно уже выловлено. Рваные сети и плохие самодельные удочки тоже не обещали большого улова. Говоря языком ХХI века, производительность труда здесь была между офигенный и на грани обалденной.
С такими темпами и своих людей рыбой не накормишь, и прибыли не получишь и опять же налоги не заплатишь. А Петр их постоянно увеличивает. Нефти-то еще нет, вот и приходилось государству прижимать своих поданных на деньги.
Дмитрий озабочено подумал, что и суда, и сети надо покупать самому и отдать рыбакам бесплатно или хотя бы в виде льготных кредитов, скажем в виде энной доли пойманной рыбы. Умеренной, чтобы они не голодали, но и приличной, дабы поняли, что это их имущество.
Ведь он не разорится, а рыбаки потом завалят его рыбой. Это же Балтийское море с его огромными рыбными ресурсами, которые к началу XVIII века еще были далеко не исчерпаны. Будут лодки, будут сети и рыбачь подальше от берегов!
С этими оптимистическими мыслями он уплыл обратно в город. К старосте надо отправить Никиту, — понял он, — поскольку нужен не только посыльный, но и ладный переговорщик. Тупой посыльный так им расскажет, что потом хоть святых выноси. А Никита, не дурак и не Белоснежка, от контрабандистов не покраснеет, и не расплачется, когда поймет, во что его втянул высокопоставленный теперь друг.
В Питере оказалось, что царь действительно уехал из столицы. То ли в далекий Архангельск, то ли в Лодейное поле, то ли где еще. Он каждому первому встречному не докладывает подробно, где он будет на следующей неделе.
Дмитрий все равно удовлетворенно кивнул. Главное, царь уехал и приближенных своих камрадов взял с собой. Вот и хорошо, меньше внимательных и сиятельных глаз, подозрительных и требовательных. А то через эту суровую реальность начала XVIII века его деятельность действительно очень легко отнести к противозаконной с соответствующим наказанием по КЗоТу этого века. А там одно наказание — смерть! А в случае редкого смягчения — тяжелая каторга. Что, в общем-то, тоже казнь, просто отсроченная.
И ведь не отбрыкаешься, мол, для общего блага! Благо ныне разное и никому до него нет дела. Особенно царю Петру Алексеевичу. Арестуют и накажут. Волком взвеешь — это же начало ХVIII века. Там, прежде чем просто спросят, мол, как зовут, обязательно вздернут на дыбу, и огненным веничком! То есть, сам допрос обязательно сопровождается дикой болью, И наказание означает не простую отсидку в тюрьме, а физическое наказание. Порка, например, и хорошо, если только до полусмерти.
