Курсант: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль

Следачка скептически постучала ухоженным ноготком, покрытым бесцветным лаком по планшету с прищепкой, под которой виднелся листок бланка протокола допроса.

— Вы же не из милиции? — вопросительно уставилась она на меня. — Зачем вы так крикнули и зачем вы за ними побежали? Это было опасно. Вы знали, что они занимаются валютными операциями?

— Все побежали, и я побежал, — включил я Алешика. — А что я должен был кричать? Горгаз! Или стоять, справочная! Типы подозрительные. Вышли из заброшенного дома и по сторонам зыркают. На окрик “милиция” среагировали неадекватно. Рванули в переулок. Я за ними. Не знал, что там тупик. Сам в ловушку попал. Деваться мне было некуда и пришлось биться за свою жизнь насмерть. Я же не знал, что у них нож и они не прочь меня пришить. Улицы советских городов обычно безопасны для граждан…

Следачка почесала коготком носик и задумалась. Вроде поверила. Естественно я знал, во всяком случае, предполагал, что они опасны. Видя, как эти гаврики улепетывают, сразу понял, что бандюги. А бежал не комсомолец Петров за ними, а старший оперуполномоченный убойного отдела майор полиции Нагорный Андрей Григорьевич. Но этой пигалице я так не могу сказать. Либо в психушку упекут, либо того хуже… Из комсомола выгонят.

— Галя, что вы так на меня подозрительно смотрите? — улыбнулся я. — Обычное дело, побежал, подрался. Повезло не сдохнуть. Про валюту я не знал. Про то, что они рецидивисты тоже. Иначе ни за что бы на рожон не полез.

— Называйте меня, пожалуйста, Галина Владимировна, хорошо? — девушка нахмурилась. — Вот… Распишитесь здесь и здесь. А здесь напишите: “С моих слов записано верно, мною прочитано”.

— Окей, — кивнул я. — Только дайте-ка я сначала протокольчик прочитаю…

Галя поморщилась (то ли так среагировала на мою просьбу, то ли на слово “окей”) и протянула мне кожаный планшет.

Такой неудобный и громоздкий. Он же и полупортфель. Неужели нельзя сделать легкие твердые планшеты, чтобы писать на весу. Пластик вроде уже изобрели давно.

Я пробежал глазами протокол. Вроде все верно написано. Барышня странноватая, но честная. От себя ничего не приписала. Ей бы волосы распустить, платьице покороче и в клуб. Цены бы ей там не было. А тут сидит и смотрит на меня, как Шапокляк на чебурашку. Того и гляди, из ее портфеля Лариска выскочит. Я расписался и протянул планшет хозяйке.

— Спасибо Галя, — я широко улыбнулся. — Надеюсь, еще увидимся.

— Увидимся тогда, когда я признаю вас потерпевшим по делу официально и когда обвинительное заключение составлю. Там ваши подписи нужны будут. А пока из города в ближайшее два месяца попрошу не уезжать.

— Знаю, — кивнул я. — Поэтому и говорю.

— Откуда вы знаете? — опять с подозрением уставилась на меня молодая “Шапокляк”. — Вы раньше проходили по другим делам? Я запросы на вас еще не делала.

— Не проходил, в кино видел, про милицию, — улыбнулся я, а про себя подумал: “Как же все у вас долго, нет компов и сетей с базами, все через бумажку с печатью и ответку несколько недель ждать”.

— До свиданья, Андрей Григорьевич, — сухо бросила следачка и зашагала к двери.

— До свиданья, Галя, — мой взгляд невольно зацепился за перекаты упругих ягодиц, утянутых синей тканью униформы.

После пригожей гостьи мордатая Лена, что опять заперлась в палату, казалась разбухшей белой каракатицей. Ни разу не видел каракатиц, но наверное, выглядят они именно, как сварливая медсестра.

— Там к тебе мать пришла, Петров, и девица какая-то, — сообщила Лена.

Глава 7

Только я собрался выразить свой щенячий восторг по поводу визитеров (девица, что пришла ко мне — это, наверное, Косичкина), как медсестра обрезала:

— Посетителей мы не пустили, посещения тебе пока противопоказаны.

— Ты что, Лен? — я резко встал с кровати (хотелось показать, что я живее всех живых) но скрючился от боли и плюхнулся обратно. — Прокурорскую же пустили.

— Это другое, у нее служба, а мамка подождет. И девка твоя подождет.

— Нет у меня девки, — хитро улыбнулся я. — Пойдешь за меня, когда на ноги встану? Остальное у меня все работает. Хоть щас в бой…

— Да иди ты! — засмеялась и замахала дутыми ручонками медсестра. — Жених нашелся. Стручок еще не оперился, а все туда же.

— А ты, что проверяла? — подмигнул я. — Пока я без сознания был? Да?

— Ох, Петров, дождешься ты у меня! Уговорю доктора уколов тебе прописать. С самым огромным шприцем к тебе приду.

— Да, ладно, — миролюбиво проговорил я. — Шучу я, Ленок. Не буду на тебе жениться. Ты слишком хороша для меня. Королева прям… В белом вся. Белая королева.

— Спасибо, хоть не снежная.

Потянулись однообразные дни… Без телека, и ноута болеть реально плохо. День сурка, я бы даже сказал, день спящего сурка. Хотя, телевизор в больнице имелся. В холле коридора на тумбочке расположился черно-белый “Рекорд” с бухающей при каждом повороте круглой переключалкой каналов.

Советские МИГи и танки самые лучшие в мире, а пульты для телевизоров до сих пор не научились делать. Но смотреть по такому ящику было нечего. Каналов всего два: первый и второй. Иногда на обоих одновременно вещал бровастый вождь о достижениях советского народа в области сельского и другого важного для экономики дружественных стран, хозяйства. После Леонида Ильича непременно показывали балет из Большого театра или выступление симфонического оркестра. Вечером, на экране мелькали вести с полей и репортажи про героев сталеваров и других шахтеров.

Выходил я к телеку не часто. Репортажи о лучшей на свете стране звучали как-то немного фальшиво. Я знал эту страну изнутри, а не из выпуклого экрана. Не все так радужно, как вещают дикторы. Но с другой стороны, не все так плохо.

У нас нет бедных, но мы с матерью живем от зарплаты до зарплаты. И многие так, но никто не жалуется. Не принято жаловаться. Потому что скоро настанет то самое будущее. Мы построим его упорным трудом под руководством КПСС. Эх… Какие мы были наивные.

Соседи по палате попались мне неразговорчивые. Шахматист больше со мной не играл, а пытался найти соперников из соседних палат. Лена заходила теперь не так часто. Только с капельницей и уколами. Кризис для моего здоровья прошел, и необходимость меня ежечасно проверять отпала. Как-то даже скучно без нее стало. Хорошая девка, но ворчит много. По должности ей положено…

Мать и Катю пропустили ко мне только через два дня. Обе повсхлипывали и попричитали, намочив пижаму на моей груди теплыми каплями. Повздыхали и посетовали на то, какой я безрассудный, что ввязался в драку со взрослыми мужиками, да еще и с настоящими преступниками.

Знали бы они, что это еще не совсем настоящие. Продавали баксы за рубли, что такого? И то, скорее всего, это были не сами барыги, а их подручные. Курьеры, что выполняли грязную работу. Валютчики в эти времена занимали вершину пищевой цепочки среди спекулянтов. По внешнему виду и одежде их легко было спутать с высшей чиновничьей прослойкой. И хоть за их делишки была предусмотрена даже смертная казнь, жилка предпринимателя и жадность брали свое, и они продолжали совершать преступления. Хотя, какие это преступления? Скажем так: нарушение советского законодательства. Не более. Здесь все операции с валютой разрешены только соответствующим госструктурам. Но на гопников я зуб точил не за валюту. Они меня пришить пытались, и это — реальная статья.

Сейчас, как следствие повернет: либо покушение на убийство, либо умышленное причинение тяжкого вреда здоровью группой лиц. Не успел сюда попасть, как меня чуть не убили. Надо будет поаккуратнее здесь. В том времени меня убил друг, а в этом я пожить хочу. Тем более, молодой еще, нецелованный.

В том, что я умер в своем мире, я больше не сомневался. Мое сознание плотно обосновалось в теле комсомольца и уже научилось использовать его память. Теперь меня из его тела метлой поганой не выгонишь. Жалко, конечно, комсомольца, но судя по всему, он погиб, когда упал с лестницы. А моя энергия каким-то образом оживила тело. Когда я очнулся на лестничном пролете в школе, было такое ощущение, что затылок проломлен. Но боли не было. Я лишь чувствовал тепло, и непонятное покалывание в затылке. Будто кости срастались. Каким-то фигом переселение моего сознание воскресило тело с проломленной головой. Так что я не виноват в гибели Андрея Петрова. Его, по сути, убил по неосторожности Быков.