Курсант: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль

Я догнал беглецов и, запыхавшись, встал чуть позади них. Они были в ловушке. Только, почему-то мне казалось, что в ловушку попал я. С таким подростковым телом, как у меня против двоих жлобов в темном переулке — это то же самое, что с мопсом на крокодилов охотиться. Но оружие мое не в мускулах.

— Ты что фраер? — хмыкнул один из них с рябым, как у Фреди Крюгера лицом. — Какой же ты мент. Вот напугал, сука!

Гопники разглядели, что перед ними простой пацан и расслабились.

— Мамку потерял или сигареты нам принес? — гоготнул второй, потолще в плечах и морде.

— Что бегаете мужички? — я оценил обстановку и сделал шаг назад, не давая им меня окружить. — На спортсменов вы не похожи.

— Ну как же? — лыбился рябой. — Мы шахматисты. Можем шахом и матом крыть. Хочешь, покажем. Иди сюда.

Ну вот бляха. Из охотника я превращался в дичь. И чем только думал, когда рванул за двумя гопниками в темном переулке? Рефлекс опера пересилил инстинкт самосохранения.

Я запустил руку в карман, чуть оттопырив его. Пусть думают, что у мне там что-то лежит. Пусть гадают: нож или пистолет. Эх… Щас бы самый простой алиэкспрессный складишок с гнутым лезвием. Ну или хотя бы баллончик газовый. Никогда такие штуки не использовал, всегда кулаками справлялся. А тут…

Гопники напряглись. Улыбки сползли с их потертых, как кирзовый сапог, лиц. Рябой выхватил нож.

— Мочи его, Кастет! — заорал он и бросился на меня с ножом.

Я встретил Рябого ударом ноги в пах. Почувствовал, как хрустнули его бубенцы. Удар усилила инерция тела врага. Нападавший сложился пополам и с воем завалился на землю. Широкомордый подлетел ко мне и с разбегу махнул кулачищем по направлению к моей голове.

Глава 6

Но за долю секунды до встречи кулака с моей челюстью я поднырнул под локоть и выбросил ответную двоечку в бульдожью морду. Щелкнули зубы “бульдога”, но он устоял на ногах. Силы удара не хватило повалить матерую тушу.

Я отскочил назад, увернувшись от его цепких лап. Туша бросилась на меня, размахивая кулаками. Еще секунда, и он сметет меня и раздавит. Я встретил его ударом ноги, но стопа скользнула по брюху, а я потерял равновесие и завалился. Отморозок накинулся на меня сверху, вцепившись в горло руками и пытаясь задушить.

В голове загудело. Только бы не потерять сознание! Я схватил его за правую кисть обеими руками и вывернул сустав. Хруст костей и крик возвестили, что приемчик удался. Я с трудом оттолкнул вопящее тело от себя и вскочил на ноги. Широкомордый, прижав свернутую кисть к груди, блажил и пытался встать на ноги, но адская боль не давала ему этого сделать. Я потушил его потуги ударом ноги в висок. Хрясь! И его туша расстелилась на земле без сознания.

Резкая боль обожгла бок, а в глазах потемнело. Я сразу ничего не понял. Зашатался и сполз на землю. По коже под рубахой струилось что-то теплое. Я поднял глаза, надо мной навис второй гопник с окровавленным ножом. Он лыбился и явно намеревался пырнуть меня второй раз.

— Ну что, сучонок? Готов сдохнуть? — прошипел он в ядовитом оскале.

На хрена такое спрашивать? Чтобы упиваться своей властью над жертвой? Я истекал кровью и не мог встать, но мои руки лихорадочно шарили по земле в поисках камня.

Рябой опустился на колено, вдавив ногой мою грудину в легкие. Еще немного, и хрустнут ребра. Он приставил нож к горлу:

— Спокойной ночи, фраерок!

Хрясь! — обломок кирпича впечатался ему в висок. Моя ослабленная рука не смогла проломить кость, но и этого хватило, чтобы вырубить Рябого. Он упал прямо на меня. Уже плохо соображая, я словно сквозь сон слышал, как завопила какая-то тетка:

— Убили! Милиция! Убили!

Просыпаться не хотелось. Тяжелая голова прилипла к подушке намертво. Блин! Видать, опять вчера отравился печенькой. Сколько раз зарекался не мешать беленькую с пивом! И на работу, наверное, уже опоздал. Или сегодня выходной? Ни черта не помню. Не открывая глаз, я пытался сообразить — почему не прозвенел будильник? Судя по громкому щебетанию воробьев и звуку автомобилей за окном уже давно белый день на дворе.

Протяжный звук пионерских горнов резанул по ушам. Вслед зазвенел задорный детский голосок:

— Здравствуйте, ребята! Вы слушаете пионерскую зорьку!

И тут я все вспомнил. Открыл глаза. Все немного в тумане.

— Панов! Выключи радио! Ты не один в палате! — отчитывал кого-то сварливый женский голос.

Я огляделся. Лежу на пружинной кровати под капельницей в просторной комнате с крашенными до уровня плеч стенами и побеленным потолком. Кроме моей кровати здесь еще пять таких же. На некоторых сидят люди в больничных пижамах и читают газеты. В проходе, уткнув пухлые руки в бока, стоит наливная тетка в белом халате с “гнездом вороны” на голове. На вид ей лет тридцать-сорок. Точнее не могу определить. Такая дородная дама может оказаться как и молодой, так и чуть забальзаковского возраста. Еще эта дурацкая завивка на голове. Напоминает кудрявого льва или Пугачеву. Не пойму, кого больше.

— Очнулся? — она приблизилась ко мне и потрогала лоб, затем повернулась в сторону выхода и крикнула. — Виктор Петрович! Студентик очнулся.

В палату зашел врач. Седые, давно нестриженные волосы выбивались из-под примятого белого колпака. На грудном вырезе халата проглядывали пиджак, рубашка и галстук. Как ему не жарко летом в тридцати одежках?

Виктор Петрович поправил круглые очки и присел рядом на табурет. Щупал, слушал и что-то еще делал с моим ослабленным тельцем.

— Ну что, герой? — улыбнулся не по годам белозубой улыбкой врач. — Как себя чувствуешь?

— Как в морге, — ответил я. — Но только жрать хочется.

— Шутишь! Это хорошо. Значит, недельки три еще, минимум, протянешь.

— Как недельки три? — встрепенулся я. — А потом что?

— А потом выпишу тебя.

Я с облегчением выдохнул. А старик тоже умел прикалываться.

— Ты сейчас находишься в отделении хирургии городской больницы. Ранение у тебя проникающее колото-резанное в брюшную полость, неглубокое, и органы не задеты, — продолжал врач. — Операцию я провел, все заштопал. Крови ты потерял чуть лишнего, но организм молодой и здоровый. Заживет все, как на бездомном псе. Считай, будто мы тебе аппендикс вырезали. Почти то же самое. Прописываю покой, обильное питье и капельницы с антибиотиками, витаминчики в уколах. Вот все твои потребности в ближайшие несколько недель.

Я попробовал встать.

— Тише, — подскочила ко мне пухлобокая медсестра и попыталась всучить утку. — Сможешь сам или помочь?

— Все нормально… — процедил я, борясь с болью. — Я до туалета сам дойду. Типа аппендицит же всего лишь вырезали.

Но в этом я немного ошибся, боль не дала мне сделать и шагу. Пришлось воспользоваться услугами тетки со сварливым голосом. Ей, конечно, не привыкать управляться с уткой. А у меня чуть травма детства не приключилась. Все-таки я привык делать такие дела в одиночку и без тесного контакта с другими людьми.

— Лежи, Петров, — приказала медсестра. — Не дергайся. К тебе скоро из прокуратуры придут. Они просили позвонить, как очнешься. Так что сил набирайся… А вместо мамки я теперь буду за тобой присматривать. Меня Леной зовут.

Лена, виляя дутыми бедрами, вышла из палаты. Надо мной тут же нависла косматая небритая морда, напоминающая Машкова в запое. Такие же худые плечи с висящей на них майкой-алкоголичкой. Я вздрогнул.

Морда приветливо улыбнулась:

— В шахматы будешь играть?

Я помотал головой. Какие на хрен шахматы? Я чуть боты не завернул. Мне нож в бок воткнули. Лежу ловлю отходняки с пенициллиновым вкусом во рту. А этот с шахматами лезет.

— Просто со мной никто играть не хочет, — глаза “Машкова” превратились в грустные маслины, как у кота-подлизы из Шрека.

— Не до шахмат мне, — буркнул я. — Мне даже сесть трудно.

— Это ничего, — оживился больной. — Я буду переставлять фигуры за тебя. Ты только мне клетки называй, куда их ставить. Меня Леня зовут, легко запомнить. Так же, как его. — шахматист гордо вытянулся в струнку и показал указательным пальцем вверх.