Тулку на испытательном сроке - Вадим Шелудяков
И лишь сказав это, по отклику обострившейся интуиции понял: "Вот теперь точно — всё! Теперь ему — полный и окончательный 'полярный лис!'". И снова интуиция его не обманула. Потому что разбушевавшаяся "слетевшая с нарезки внутренняя стервоза" на самом деле хотела, чтоб он бросился перед ней на колени, убеждая, как он её любит и жить без неё не может, что на всё согласен, лишь бы доказать, как она важна для него и что нет для него в мире иных женщин, кроме неё.
Поэтому сказанные им слова прозвучали в её мозгу, в переводе с "мужского" языка на "женский-истерический" как "мне такая своенравная дура нафиг не сдалась, найду более сговорчивую и менее замороченную бабу в другом месте". Всё, цепная реакция окончательно перешла в неуправляемый режим и в лицо юноше полетели всё новые и новые претензии, связанные с текущим состоянием реальности чем угодно, но только не правилами вывода логик Аристотеля или Гегеля:
— Ты самое мерзкое, подлое животное, которому не важно с кем, лишь бы побольше и почаще!
— Тебе совершенно плевать на мои чувства, которые ты посмел опошлить и растоптать, бесчувственная скотина!
— Ты вообще не способен к осознанию своего скотского поведения и раскаянию за него!
— Ты даже сейчас думаешь только о себе, мерзавец!
— У тебя и мысли нет как-то извиниться за содеянное!
— Нельзя верить ни единому твоему слову, лживый негодяй! Ты всё время врёшь, бесчестный, бессовестный подлец!
Шелд молчал, удивлённо и разочаровано рассматривая её. Весь немалый опыт предыдущей жизни сейчас оказался совершенно бесполезен. В своём прошлом воплощении ему слишком, слишком повезло с любимой, которая за все совместно проведённые десятилетия не устроила ни одного тренинга, подобного происходящему сейчас. Но взвинченная до предела Аресса в данный момент трактовала его молчание как угодно, но только не в его пользу.
— Молчишь?! Не считаешь нужным хоть что-то сказать в своё оправдание?! Даже ни малейшего раскаяния не испытываешь?! Не собираешься извиняться?!
— А ты меня выслушаешь, если я отвечу? — тихо спросил Шелд, у которого от потока обвинений слегка кружилась голова. Но на его беду Повелительница всё прекрасно расслышала:
— Заткнись! Я тебе рта раскрывать не позволяла! Запомни, теперь ты целиком и полностью в моей власти!!! Я и только я буду решать, что и когда с тобой будет происходить!!! Я и только я решаю, когда одевать на тебя ошейник, а когда — снимать. Когда наказывать, а когда прощать!!! У тебя больше нет права на своё мнение! Не смей без моего позволения даже дышать! Я из тебя выбью все твои развратные привычки! Хорошенько подумай о своём поведении, если не хочешь следующий раз испытать мой гнев на своей шкуре!!!
С этими словами тяжело дышащая Аресса резко выскочила за дверь и, под удивлёнными взглядами двух стражниц, практически бегом кинулась в свои комнаты…
* * *Может показаться, что всего того, что случилось, в действительности не могло быть просто потому, что не могло быть никогда. Что совершенно не склонная к истерикам умная, опытная и волевая Аресса никогда и ни за что не потеряла бы над собой контроль настолько. И это было бы так, если бы не одно жирное-прежирное "но".
Здесь сошлись, как сказали бы буддистские ламы, пять причин и куча условий, сделавших мгновенное созревание совместной кармы этой парочки неизбежной. Во-первых, Аресса была совершенно не готова к тому, что увидит в реальности воплощение своих сновиденных фантазий. Во-вторых, она была слишком возбуждена ещё до встречи. В третьих, у неё не было опыта личного общения с мужчиной, который её не боится, а наоборот — проявляет инициативу. В четвёртых, Шелд совершенно не продумал, чем заполнить пустоту в сознании Арессы после "разрыва шаблона", коим стало его появление с букетом. Понадеялся, что всё будет естественно и логично. В итоге получил "переход в новое состояние под воздействием случайных факторов".
Ну и, как вишенка на торте, Шелд сделал сильный, "форсирующий" ход, обняв и поцеловав Повелительницу, когда ситуация второй раз зависла в состоянии неустойчивого равновесия, опять не позаботившись о немедленном направлении её мыслей в нужное ему русло. Ему бы вместо поцелуя в губы стоило преклонить перед ней колено, поцеловать руку и покаяться, что её красота совсем лишила его разума. Ну и попросить прощения ещё за что-нибудь, что являлось бы завуалированным комплиментом. Ибо если женщина не права, надо начинать исключительно с долгих и витиеватых извинений. Чтоб от льющейся в уши патоки у неё мозги слиплись. И только когда она успокоится и размякнет, лишь тогда стоит плавно и нежно подводить к мысли, как ей повезло, что рядом оказался такой мудрый, чуткий, а главное уравновешенный мужчина, способный сохранять адекватность даже с такой милой, истеричной, но бесконечно любимой дурочкой.
Но всех названных причин было бы всё равно недостаточно, чтобы случилось то, что случилось, если бы не совпало ещё несколько условий, о которых оба участника сцены знать не знали и ведать не ведали. Очень и очень давно юной принцессе Арессе были сделаны ментальные закладки, которые должны были помочь ей править, не попадаясь в ловушки, в которые могла завести её женская, чувственная природа. А Шелд своим воздействием в сновидениях создал противоположную установку. И всё усугубилось тем, что в прошлых жизнях у этой парочки уже были отношения, не отличающиеся простотой. Вот и созрела карма, посеянная пятнадцать жизней назад весёлым, любвеобильным разбойником, много чего наобещавшим молоденькой односельчанке, которой в итоге пришлось выйти замуж вовсе не за него и совсем не по любви…
* * *В себя Повелительница пришла только в собственной спальне, рухнув без сил на огромную кровать. Возможно впервые за многие десятилетия её душили слёзы от разбушевавшихся эмоций, которые она не могла ни понять, ни обуздать. "Дурак! Идиот! Ну почему он просто не догадался попросить прощения?!" Тихий голос разума, правда, поинтересовался: "А собственно, за что?", но кто ж на него обратит сейчас внимание. Постепенно, когда эмоции немного улеглись, накатила полнейшая апатия от понимания, насколько нелогично, нерационально и глупо она себя повела. Причём непонятно, с какого перепугу. Ведь он-то держался
