Владимир Чистяков - Попадают по-разному (СИ)

— С ними хватает тех, кто подвергался.

— Левый флаг и центр.

— Всё! Больше никого.

— Спали?

— Да. Сонных всех порезали. Часовые и то спали.

Линия длинна. Такой ещё не видела.

На правом, похоже, уже сцепились. Здесь ещё из лагерей выдвигаются. Правильно, рассчитывают, прикрыты. Неужели никакой системы сигналов у них нет? Они уже на дальности выстрела. Пока подожду. Ещё немного, они подставятся под продольный огонь.

Тлеют фитили.

— Выдвигаемся на тот холм!

М-да, не ожидала, видимо, ночью ещё кто-то подошёл. И этот кто-то сейчас на нас и двинется.

Но и для них наше появление столь же неожиданно. Ещё толком не построились. Конных мало, похоже, только вожди.

Ловите!

На такой дальности вреда от наших залпов немного. Обломки от повозок в воздухе кувыркаются. Убитых немного. Ничего, скоро больше будет. Они не из тех, кто умеет под огнём правильно строиться.

И учить их не намерена. Намерена уничтожить.

Чего хотели добиться сначала — тоже понятно. Поняли, с шаров много чего разглядеть можно. Их больше, линия длиннее. Вот и хотели, бросив в бой незамеченных нам накануне, ударить во фланг, а если повезёт, то и в тыл.

Тут мы. Гонца уже послала, и сигнал подала.

«Столкнулись с крупными силами противника».

Приняли. Сказала.

— Помощь идёт, хотя знаю, резервов очень мало.

Залп в упор, считай из всего.

Клинок в руке, пистолет в другой.

И ничего.

В первых рядах были те, у кого доспехи получше.

И их смело.

Не медлить!

— Вперёд!

Самая жуткая атака из всех. Не бой. Бойня. Как скотину резали. Почти никто не сопротивлялся. Только ужас в глазах. И наша сталь, как избавление от него.

— Труби «В линию!» — кричу на бегу.

Так больше можно уничтожить. Уже не вижу лиц, не вижу поднятого оружия. Только спины, в стёганках и дублёной коже. Те, у кого была броня уже где-то там. Далеко за моей спиной.

Как туман. Вспомнить не могла. Стреляла. Наводила пушку. Командовала контратаками. Кто-то валился от моих выстрелов. Кто-то умирал на клинке.

— Перекличку! Построиться!

На ногах больше, чем сначала показалось. Выглядят явно не лучше меня. Но уже всё кончено.

— Вот.

— Что?

— Рука не разжимается.

— Рука бойцов колоть устала, и ядром пролетать мешала гора кровавых тел.

— Я не стреляла сегодня ядрами. Только картечью и бомбами. Вы всё шутите, генерал.

— Чего бы не посмеяться? Опять всех переложили. При… — окидывает строй, — допустимом уровне потерь.

Молчу. Он прав. Всё так и есть.

Всё-таки разжал мне руку. Помогает убрать оружие.

Только сейчас замечаю, в кобуре только один пистолет и тот разряженный.

Смотрю по сторонам. Нет, тут сейчас мало что найдёшь. Хотя, вроде из двух столов стреляла с того тура вниз.

Сижу и смотрю на море. Просто смотрю. Огромный материк позади. Не знаю, что впереди.

— На последнее море любуешься?

— Никакого раньше не видела. Море не может быть последним или первым. Они все между собой связаны. Да и само деление на моря во многом условно.

— Зануда.

— Знаю.

— Но пришла посмотреть на море.

— Никогда раньше не видела.

— Я тоже…

— Разве?

— Да. Я не мама, китов в детстве не била.

— Я про них только читала.

— И ещё ела.

Смеюсь.

— Не пытайся поддеть, я всё равно не толстая.

— Да знаю уж. После похода такого жир если где и остался, то на колёсной смазке, а не на чьей-то заднице.

Старается обойти меня, стараясь разглядеть зад. Я верчусь, не давая, так сделать.

— Можешь мне поверить, кому надо, этой моей частью тела вполне доволен.

— Ну да. Ты же не из тех, кому эту часть с мозгами поменяешь — никто разницы особой и не заметит.

— Как знать, как знать, иные как раз и любят мозг сношать.

— Ага, я даже одну сероглазую знаю, кто постоянно этим занимается. Смотри, бросит тебя муж. И так почти на другую сторону материка удрал от тебя.

— Ага. Как там твой главный в мужья кандидат, Рэдд выражается. «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…» напомнить, кто этот приказ отдал?

— Ты её по-прежнему не любишь. Хотя она плохо о тебе не говорила.

— Я не «ведьма», чтобы всем нравиться. Одного достаточно.

— Который очень далеко отсюда.

— Чего ты хочешь? Моей ревности? Ругани на казначея? Ну, так не дождёшься. Знаешь прекрасно, я ничему без доказательств не верю. У тебя они есть? Предъявляй! Нет? Так я далеко посылать на хуже тебя умею.

Хохочет.

— У одних и тех же посылать учились. Мне иногда кажется, тёте та песня Рэдда про расставание так понравилась, что она решила на вас её повторить, только всё наоборот сделать. Он тебе на прощанье «если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой не желал»?

— Знаешь, это не твоё дело.

— Ну, так ты скоро с победой вернёшься. Обязательно на вашу семейную сцену посмотреть приду!

— Так тебя и позвали!

— Так уж мне приглашения и нужны. У него, если что, «Молния» теперь есть.

— Ага. Он мне показывал. Её пока взведёшь… Я пистолет достану быстрее.

Обе смеёмся.

— Знаешь, тебе стоит поскорее родить. Никому не нужны слухи, будто у тебя, или у него что-то не так. Вы ведь давно вместе.

— Что ты так волнуешься? Боишься у единственного мужчины в этом поколении потомков не будет? Так ведь вас восемь, из них шесть — в брачном возрасте. Тем более, он не Еггт.

— Он мне брат.

— Угу. А меня сестрой звала. Кровосмешение одобряешь?

Ржёт, аж пополам сгибается.

— Знаешь, зол он был, когда уезжал.

— Не заметила.

Усмехается.

— Всё-таки это я, а не ты Яграна всю жизнь знаю. Говорил: «Пальцы тонкие, я их целовал. Помню тогда. И недавно. Как когтистая лапа птицы. Она несколько дней не могла ладонь сжать и разжать. У неё руку свело на клинке. В тот день. Не желаю больше видеть её израненной такой. Я должен был защищать её, должен был стоять рядом».

Меня даже не поцарапало. А она на ногах не стояла.

— Стояла, чё он врёт.

— То я не видела! Не подпирали бы, упала точно. Рэдд сказал потом, подкову разогнуть легче, чем её руку.

Тру костяшки пальцев. До сих пор ноет, правда, всё реже и реже.

Никого тогда не ждала. Знала, кто что должен делать, чтобы добиться результата. Мне всего лишь надо было не отступать.

— Он думает, тебя тогда не просто так там поставили. Понимаешь, не просто.

Не понимать сложно. Человек, на кого покушений было больше, чем ей лет, поневоле начинает искать заговоры и врагов даже там, где их нет.

Вот только я не могла оказаться где-то в другом месте.

Намекает, будто от меня хотят избавиться. Причём не из опасений за меня, а из-за любви у людей мысли вызывать, что без неё бы в голову не пришли. Причём, мысли в основном на других людей направленные.

Забавляется она так, играя людьми. Как мать. Только Госпожа для дела, а Динка ради самой игры, причём сплошь и рядом забывая останавливаться. Это я с детства её знаю, и то иногда злюсь из-за игр этих.

— Ты же не я, всем сейчас нужна.

— Ага. Гости бывавшие на одной свадьбе всеми силами стремиться оказаться на другой. Женихами. Притом, не поинтересовавшись мнением невесты.

— Тебя могут замуж выдать не спросив ни твоего, ни жениха мнения.

— Это да. Но тут очень хорошо дочерью своей матери быть. А она ни на кого не намекала. Ставший моим мужем без учёта прочих заслуг, сразу же слишком высоко, прыгнет. Во всех смыслах. А нам обеим не нужны прыгуны эти.

— Хочешь сказать, одной меня хватит?

— Нет. У вас обоих змеи на гербах, а в остальном змеиного в вас маловато. Даром, что ядовитые.

— Не думала, что придётся, но скажу. Она совсем себя не бережёт. Совсем. А я просто не гожусь на её место. Во всяком случае, пока. Да и в будущем… Мне её не догнать. Просто сил не хватит. Сколько я воевала, ты знаешь. И уже чувствую, начинаю сходить, или даже уже схожу, с ума.

Она же воюет всю жизнь — и лучший ум страны. Я только похожа.

Вот значит как заговорила! Заметила, что с ума сходит. Лучше поздно… Многие подмечают, как Динка нравится убивать, мучать и вообще, причинять боль. «Жестокая» — почти официальное прозвище. Дано людьми, не один год проведшими в боях и походах. Видевших и творивших всякое.

Да нечего белой у пушистой притворяться. Сама такова. Рубила, колола, стреляла. Глотки спящим тоже резать могу. Иначе вообще жива бы не была.

Динка по кровожадности смотрится даже на фоне тех, кто куда страшнее меня.

Понимает ли, спасает её в первую очередь собственная храбрость. На острие атаки — она, в пролом или на стену лезет первая.

Говорят, жестокие люди часто трусливы и подлы. Будь в Динке хоть кроха подобного — не уверена, была бы дочь Верховного сейчас жива. Будущее волнует многих. Будь в ней многовато гнили… Шальная пуля, случайно разорвавшееся заряженное тройным зарядом орудие, лопнувшая подпруга… Даже Змеи не в состоянии уследить за всем. Да и они сами ведь тоже люди.