Приграничное владение 4 (СИ) - Матюшенко Артем Юрьевич

— Тут написано, чтобы ты вернулся за своим отрядом и немедленно покинув лагерь людей, все вы вернулись в Великий лес.

— Но как? Это просто, неслыханно! Мы подписали договор! Отец, а как же мое слово? Как же наша честь? Как расценят это люди? Как трусость и предательство с нашей стороны?

Король Фариан долго молчал, но потом повернувшись к сыну положил руку ему на плечо и сказал:

— Айсинур, я не могу послать с тобой стрелков из моей гвардии, да и другие короли не станут нарушать прямого приказа из Белой башни, но я понимаю, что ты дал слово. Дал слово со своим отрядом биться на стороне людей и дал слово привести подмогу и принести зачарованные стрелы из лунного ясеня. Поэтому не могу держать тебя, сынок, больше того, все стрелы, что есть в нашем арсенале я отдам вам с Усмином. Кроме того, твой младший брат, Эльверон пойдет с вами. Пусть это будет один стрелок, но ты не нарушишь своего слова.

— Отец, но ты же сам говорил, что один из нас всегда должен оставаться в наших землях дома. Война никогда не идет, по намеченному ранее плану и стычка с орками может перерасти в долгую, кровавую бойню. Ты рискнешь, потерять обоих сыновей и остаться без наследника?

— Я буду день и ночь молиться о вас духу леса, но пусть знают все — слово лесного эльфа крепче алмаза! Только, как ты пройдешь предместья Алькоры? Скорее всего вас не пропустят втроем. Эльфары хитры, скорее всего они возьмут вас с братом в заложники, а Усмину заставят передать их приказ всему отряду.

— Мы пойдем через Дикие пустоши. — решительно сказал Айсинур.

— Это очень опасно! Если скоро орда выходит в боевой поход, эти земли будут кишеть их разведчиками.

— А что, ты предлагаешь, отец, отступить от своего слова? Мы дойдем!

— Айсинур сынок, только останься жив и сохрани жизнь своему брату. — отец шагнул и крепко обнял своего сына.

Глава 39

По выжженной земле дикой пустоши, ровно печатая шаг и поднимая сухую красноватую пыль, в колонну по четверо словно на параде, ощетинившись длинными копьями направленными вверх, приближалось целое войско. Солнце играло на звеньях кольчуг и бликовало в надраенных шлемах. Сказать по правде, в кольчуги было одето только несколько первых рядов, остальные довольствовались куртками из толстой кожи подбитыми войлоком и имеющими пришитые железные пластины на плечах и груди, но это нисколько не портило завораживающую картину мощи и единообразия прибывших.

Колонна приближалась к военному лагерю раскинувшемуся до самого озера, перед укреплениями были выстроены сержанты и три сотни городского ополчения.

Впереди приближающейся колонны, следовали всадники, с десяток офицеров и сержантов из гвардии правителя. По нестройным рядам городского ополчения, пробежали шепотки:

— Видать наемники идут, ишь как шаг чеканят!

— Ну-тать если токмо воюют да тренируются, чего так не ходить. Они-то в латах ходить, дюже привычны.

— Скорее всего это редоранцы, вишь многие в кольчуги приодеты и шелом у кажного — те хорошие вояки! Но говорят за наем, дерут больно дорого.

— Не, точно не редоранцы, они огнепоклонники. У тех знамя черное с огненным змием, а тут, смотри — знамя синее, как у наших.

— У редоранцев доспех кожаный черный и железные вставки они чернят, а у этих кольчуга бликует и шеломы тоже. Ну так, какие это редоранцы?

— Точно, у редоранцев доспех черный, а щиты черные и змея на кажном. Не они это.

— Да это же, имперский батальон подоспел, ну точно тебе говорю они. Они, в рот мне ноги! — распинался пекарь Гастон.

— Надо же, а говорили нас только пять десятков тяжелой конницы поддержит, что из Одинокого стража прибыли. А тута еще и пехтура обученная приперла. Целая баталия.

— Можа и имперцы, а к завтрему, бают и остальные силы наших подтянуться, что из баронских дружин собрали и городской стражи. Говорят, еще больше тыщи будет — силища!

— Си-илища. — передразнил парня пекарь. — А клыкастых говорят тыщи многия идут, орда — ни края ни просвета…

— Не гунди, Гастон, тыщи… брешуть токмо вокруг, а ты и слушаешь! — перебил пекаря дядька Силард. — Уши как баба развесил и веришь всему не попадя. Лейтенант ясно сказал- орда большая, но не больше пяти тыщ.

— Сам ты баба. — огрызнулся пекарь. — Пять тыщь — тоже силища какая! А наших чутка поболе трех тыщ набегает, хорошо что вона имперцы подоспели.

— Да какие это имперцы! Империя за колонии воюет, нет у них ваще чичаз войск нам в помощь. Это наемники — сказали же тебе, голова садовая. И наших еще, полторы тыщи, точно будет. Одних графских, да баронских дружина, я слыхал, не менее осьми сотен пехтуры, а еще и конников десятка четыре.

— Р-разговорчики в строю! — рявкнул рослый мастер-сержант. — А ну выровнялись!

Но народ из ополчения глядя на браво марширующих копейщиков и сам стал ровняться, непроизвольно расправляя плечи.

— Батальо-он! Стой! Раз, два. Напра-во! — вся колонна слитно исполнила заданный маневр. Знаменосец расправил и приподнял древко с синим стягом. Но вместо золотых имперских львов, на знамени золотом отливали перекрещенные серп и молот, далее вышитый большими золотыми буквами шел текст. Рикор кожевенник толкнул локтем бойца стоящего справа.

— Федулко, ты в грамоте силен, чегой-то на флаге-то написано? — Задал он вопрос приятелю служившему в городской управе младшим писарем.

— Г-готов к-к труду и обороне. — прочел ополченец приглядываясь к находящемуся в десятке шагов от него знаменосцу. И далее, все больше удивляясь. — В-второй рабоче-крестьянский батальон ополче-ения! Эх-ма! Это, чегож выходит? Это второй, выходит? А мы первый, выходит? — он даже забывшись повернулся к кожевеннику, благо по команде офицера, мастер-сержант побежал к месту небольшого совещания командиров и не видел такого вопиющего своим безобразием действия.

— Мда… вот тебе и крестьяне сиволапые! — еще больше удивившись, выдал его приятель. По строю опять побежали удивленные шепотки, не один же Федулко грамотный, многие городские грамоте обучены и буквы на синем полотнище тоже прочли.

— А ну тихо, гамадрилы беременные! — это вернулся и своим рыком пресек всякие разговорчики мастер-сержант. Лицо его было красным, усы топорщились, а кулаки непроизвольно и главное совершенно не синхронно сжимались и разжимались. Он оглянулся через плечо на строй второго батальона, который по команде все так же слитно исполнил поворот и пошагал к дальним казармам.

— Я, мать вашу, научу вас Вэллор любить! Тюлени квелые — два часа строевой! А после обеда, еще час боевых построений. И если кто с ноги собьется, я его сам в бараний рог сверну! — он глянул на свой кулак, опять сжал его и еще больше раскраснелся, зато шрам шедший через пол-лица наоборот побелел и резко контрастировал. — И если кто филонить начнет, то пол ночи, мля, у меня маршировать будет, а оставшуюся половину, выгребные ямы чистить!

Мастер-сержант постоял пару еще минут, осмысливая увиденное и будто сам не верил в такое четкое прохождение ополчением крестьян. Затем, мотнул головой и продолжил:

— Три сотни крестьян, простые деревенские парни, лучше вас ходят! Носороги вы безрогие. — потом, снова помолчал раздувая ноздри, видно продумывая план изощренной экзекуции и продолжил:

— Завтра Владетель, нам знамя вручать будет. И не дай светлый круг, вам на награждении пройти хуже чем второй батальон. Я вас тогда, бегемоты тупорылые, измордую как жирафу, двадцать потов сойдет и семь шкур спущу!

Последнее его изречение, вообще мало кто из простых работяг понял. Кто такая эта измордованная жирафа? Мастер-сержант несколько лет по контракту служил в южной имперской колонии, поэтому, очень часто вставлял не совсем понятные словечки для здешнего люда. Но все приуныли, общий смысл сказанного дошел до всех, было ясно, что спокойная служба кончилась, а муштра и ученья начались.

— Эх, братцы, вот не было печали. Нам бы эти дни, до орочьего нашествия продержаться, тут свой мастер-сержант пострашнее всякого орка будет. Тот сразу зашибет, а этот, точно сначала семь шкур спустит, — тяжело вздохнул пекарь Гастон и пробормотал еле слышно, — во служба, в рот мне ноги.