Око за око (СИ) - Ромов Дмитрий
Ей надо, а у меня в груди непорядок. Хочет она, а корёжит меня? Ну что это такое? А это, дорогой мой Серёжа Краснов, закон жизни. Вот вырастешь, поймёшь. Как говорится, вам смешно, а мне жениться.
— Хорошо, — вздохнул я. — Раз ты считаешь, что нам нужно немного поворошить старое, давай поворошим, только немного совсем, хорошо?
Я посмотрел на неё в упор. И зачем только вспомнил я эту прилипчивую песню?
В этот вечер снова ждёт тебя другой,
Это он украл любовь у нас с тобой.
Не ходи к нему на встречу, не ходи,
У него гранитный камушек в груди.
Энджел. Вдруг всплыло само собой. Так я её и называл. Энджел. Вот же балбес. Ничего тупее придумать не мог?
— Только мне нужно сделать звонок, ты не против? — добавил я.
— Звонок? — растерянно захлопала она глазами.
Звонок, милая, звонок. У тебя тут сердечные переживания, а там люди. Опустившиеся, озверевшие, оскотинившиеся, но люди. Из плоти и крови. И куда там их сейчас спешно будут перевозить неизвестно. А то и просто покрошат и дело к стороне.
Ангелина смотрела на меня, как беззащитный ребёнок, у которого отняли конфету. Как всегда, когда спешишь пальцы тыкают не туда, куда надо! Блииин!
— Сейчас, милая. Одну минуточку. Ты погоди… А потом я тебя выслушаю… Пётр Алексеевич, я прошу прощения, если разбудил. Но дело очень срочное! Прямо невероятно срочное! И…
— Краснов, ты с ума сошёл⁈ — сонным голосом прервал меня он. — В воскресенье? Да мне знаешь во сколько вставать?
— Сейчас, — кивнул я барышне и выскочил из комнаты.
Пронёсся мимо мамы и влетел в ванную. Афишировать свои связи с ментами в мои планы не входило. Вчера она с Мэтом на вечеринке обжималась, а сегодня пришла мне сладкие песенки петь. Нет уж. Умерла, так умерла!
— Пётр Алексеевич, можете какой-нибудь спецназ организовать, нацгвардию или что там у вас теперь? Хрен разберёшь. Короче я знаю, где содержат похищенных людей и принуждают их к рабскому труду. Как в Узбекистане во времена хлопкового дела, только ещё хуже.
— Чё ты несёшь, Краснов?
— Я совершенно уверен в своих словах. Меня самого похитили и посадили под замок, как бы дико это ни звучало. Я не упоротый, не угашенный, не раскумаренный. Я смог сбежать. Угнал у рабовладельцев машину и приехал в город. Они базируются на Якунинке. Там котельная или ТЭЦ, хер знает. Короче! Брать надо немедленно! Уйдут!
— Прям немедленно⁈ — переспросил он. — Ну ладно, понял тебя. Сейчас нажму кнопку и пошлю туда рой беспилотников, чтоб они на мерзавцев сети накинули. Так ты себе это представляешь? Я что, начальник облУВД? Звони, блин, Щеглову. Телефончик дать?
— Да я понимаю, Пётрлексеич. Но у вас же есть дружбаны, нормальные ребята, которые не за жопы свои, а за дело.
— Вот ты сволочь, Серёжа. Не за жопы тебе! Нашёл же, что сказать! Иди ты в пень, Краснов!
— Так что?
— А что ты новому знакомому не позвонил?
— Кому? Который на букву «Ч»? Да как бы не его дело-то…
— У меня такие планы были на эту ночь… — с горечью произнёс Романов. — Думал, в кои-то веки хоть посплю немножко. Хер! Нарисовался! Ладно, жди. Будь на связи. Я перезвоню.
Он отключился и тут же в дверь постучала мама.
— Серёжа, ну ты что творишь! Анжелочке же уходить надо.
— Иду-иду…
Я вышел, глядя в экран телефона. Заметил пропущенные от Кукуши и решил сразу позвонить. Но… сука! Ему по мобиле звонить не стоило. Если телефон нафарширован, значит говорить с Кукушей нельзя.
— Сейчас, ещё секундочку, — кивнул я. — Одну маленькую секундочку.
Подошёл к городскому телефону и набрал его номер. Кукуша снял трубку, но ничего не говорил, выжидал.
— Кукуша! Не спишь?
— Это ты что ли? —воскликнул он. — Ты живой? Блин. У меня прям сердце не на месте было. Чё за номер?
— Домашний. Слушай, тут возник замес неожиданный. Короче, вьетнамец Харитон. Знаешь такого? Он упоминал некоего Стакана, который всё может починить и продать. Скупка, продажа, работорговля.
Я прямо услышал, как у Кукуши заскрипели извилины.
— Про вьетнамца краем уха только, — сказал он. — Не из блатных. Так, вольный беспредельщик. А вот Стакана я знаю, конечно. Стакана хорошо знаю.
— Поехали! Прямо сейчас. К Стакану.
Он помолчал секунду, пытаясь сообразить, но врубился быстро.
— Я понял тебя, — сухим, деловым тоном, резко подобравшись, ответил он. — Через пятнадцать минут буду.
— Красава, — ответил я. — Машинка Розкина у тебя дома?
— Заныкал, но недалеко здесь. Ещё пять минут надо.
— Возьми для меня. И шептало тоже.
Он снова на секунду замер, а потом тихонько крякнул и ответил:
— Я понял, шеф… Через двадцать минут буду.
Я повесил трубку и посмотрел на маму с Анжелой. Они стояли с широко открытыми глазами и открытыми ртами.
— Да… — пожал я плечами, — У нас же сегодня игра идёт. Эта… ну… типа Зарницы.
— Квест что ли? — спросила мама.
— Да. Он самый.
— Погоди… Военно-патриотический?
— Ну, конечно, — подтвердил я. — Шпиона вражьего сейчас колоть будем.
— Так его же отменили… Родители были против, вот его и того…
— Ну… — пожал я плечами. — Отменили, да… В официальном порядке отменили, но оставили, так сказать, факультативно. Для желающих. Я подумал, директриса же меня со свету сжить хочет. Значит, надо себя проявлять не только в учёбе. Такие дела.
— Так ночь уже.
— А нам немножко осталось. Только пакет с документами забрать.
Ангелина смотрела на меня, как заколдованная. Вернее, это я был, как заколдованный. Потому что при её виде меня ломало и крутило. По Высоцкому, буквально. Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как ёж…
— Заходи, Энджел, — подмигнул я и открыл дверь в гостиную. — Мам, мы быстро переговорим, и я побегу. Ты бы не могла мне бутер сделать с собой?
— Бутер? — подняла брови мама.
— Ну, да, бутерброд. Или три…
— Да, я уже поняла, — покачала она головой и пошла на кухню.
— Я боюсь, — виновато улыбнулась Ангелина, — слишком быстро не получится.
Мы вошли в комнату. Она тихонько прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Неяркий, жёлтый светильник на стене отбрасывал косые лучи на её лицо, на её фигуру, на светлую блузку, расстёгнутую чуть больше, чем надо, на чуть более короткую, чем надо юбку, на стройные ноги, на нос, на губы, на глаза… В груди стало горячо и я сглотнул.
Она снова улыбнулась, чуть более нежно, чуть более растеряно, чуть более виновато и чуть более соблазнительно, чем надо. Она мне точно нравилась, и нравилась давно и отчаянно. Только раньше я об этом не знал, а сейчас вот тело заставило приоткрыться двери Красновского архива.
Ну ещё бы… Какие двери устояли бы, если здесь повышенное сердцебиение, пульс и сладкое подростковое отчаянье. Я перевёл дух. Ангелина не была красоткой в привычном смысле. Её красота была неброской, элегантной и тонкой. И аромат, исходящий от неё, тоже был тонким. Тонким и волнующим. И девичий стан был тонким. И та ниточка, на которой повисли наши отношения. Тоже была тонкой.
— Я пыталась, — вздохнула она. — Я хотела поговорить, всё объяснить… Но не смогла. Сначала ты не хотел слушать, а потом всё понеслось под откос. Это было так дико, так нелепо и так… я не знаю… необоснованно…
«Необоснованно» хорошее слово. Ёмкое. Его легко можно услышать в разговоре на повышенных тонах у пары, прожившей хрен знает сколько лет вместе… Хм… Необоснованно… И что же такого необоснованного случилось?
— Я даже поверить не могла. Ты понимаешь? Позавчера только мы с тобой говорили…
— Как ни в чём не бывало говорили? — прищурился я, и она смутилась.
Мы стояли прямо друг напротив друга. В полутёмной комнате, с этим глухим будоражащим светом, запахом и…
— Серёжа, ну а что такого случилось-то? Мы же сразу с тобой понимали, что когда-то это произойдёт. Ну, произошло на год раньше, чем мы планировали. Но это же родители решили, я же не могла им сказать, мол, нет я не поеду в вашу Москву. Вы езжайте, а я тут останусь? Так что ли? Что я должна была сделать?
