Император Пограничья 5 - Евгений И. Астахов

Я улыбнулся, наблюдая за ней. Несомненно, Полина была привлекательна — шатенка с ореховыми глазами и мягкими чертами лица. Однако наблюдая за её эмоциональными всплесками и детским восторгом от простых вещей, я не мог не думать о разнице между нами. При всей её миловидности, в глаза бросалась совсем детская непосредственность. Восемнадцатилетней девушке это было простительно, но для меня, прожившего долгую жизнь, пережившего потерю жены в прошлом мире, воспитавшего детей и не раз смотревшего смерти в глаза, эти черты вызывали скорее отеческую нежность, чем романтический интерес.

Вороны, посланцы Всеотца, создают пары на всю жизнь. Эти гордые чёрные птицы выбирают спутника и остаются рядом до последнего вздоха. В подобной невероятной верности я видел отражение и своей собственной судьбы.

После гибели Хильды, моей валькирии, я так и не смог оправиться полностью. На миг перед глазами встали её светлые волосы, всегда заплетённые в тугую косу, что рассыпались по земле, смешавшись с кровью…

Много лет прошло, но ту пустоту оказалось невозможно заполнить. Я пытался — дружбой, властью, битвами, победами. Строил империю на костях врагов, воздвигал города и крепости, принимал клятвы верности от побеждённых королей. Однако стоило остаться наедине с собой, как её образ возникал перед глазами — улыбка, которую видел только я, сильные руки, державшие не только щит, но и нашу дочь… Даже сейчас, в новом теле, в чужом мире, я иногда просыпался от фантомного ощущения её дыхания на моей щеке.

Иногда мне казалось, что я больше не способен полюбить, что эта часть моей души обуглилась и осыпалась пеплом в погребальном костре, на который я сам возложил её тело. Может, поэтому я и избегал близости — не из страха или отвращения, а из странной верности тени, которая давно ушла в чертоги Всеотца, но продолжала держать моё сердце в ледяных ладонях.

— О чём задумался? — Полина тронула мою руку, вырывая из размышлений.

— О том, как быстро меняется жизнь, — ответил я. — Ещё недавно ты училась в Академии, а теперь управляешь лавкой и участвуешь в создании целого острога.

— Это всё благодаря тебе, — она не убрала руку, а наоборот, чуть сжала мои пальцы. — Ты показал мне, что жизнь может быть другой — настоящей, полной смысла. После всего, что случилось с мамой, с этими наёмниками… Я поняла, кто действительно важен для меня.

В её взгляде появилась непривычная серьёзность. Она слегка наклонилась вперёд, и теперь нас разделяло всего несколько сантиметров.

— Прохор, я хотела сказать, что ты для меня не просто… друг или союзник, — её голос стал тише, интимнее. — Я думаю, между нами могло бы быть что-то большее. Мы ведь так хорошо понимаем друг друга.

Внутри я ощутил лёгкую грусть. Полина искренне верила в то, что говорила, но я видел в этом лишь юношескую влюблённость — первое чувство девушки, принявшей знаки внимания от того, кто прежде занимал моё тело, за нечто более глубокое. Для такого как я нужна была совсем другая женщина — зрелая личность с собственными непоколебимыми взглядами и сильным характером. Кто-то, способный стать не просто спутницей, но и равным партнёром, понимающим тяжесть власти и ответственности.

Я мельком подумал о Василисе — её острый ум, независимый характер, решительность. Мы хорошо работали вместе, понимали друг друга с полуслова. Её общество было приятным и полезным, но даже эта совместимость не пробуждала во мне тех чувств, которые когда-то испытывал к Хильде. Работать рядом с Василисой — да, но моё сердце оставалось закрытым, как заброшенный храм, куда не ступала нога живого уже много лет, не только для Голицыной или Белозёровой, но и для любой женщины в этом мире. Старые раны затягиваются, но шрамы остаются навсегда.

— Полина, — мягко сказал я, не убирая своей руки, — ты замечательная, и я действительно ценю тебя. Но ты уверена, что правильно истолковываешь свои чувства?

— Почему ты так считаешь? — удивилась она.

— Потому что ты сейчас проходишь через сложный период, — я старался подбирать слова аккуратно и даже бережно, — разрыв с прежней жизнью, конфликт с матерью. В такие моменты легко принять благодарность или восхищение за более глубокое чувство.

— Ты считаешь, я не понимаю, что чувствую? — она слегка нахмурилась, но в голосе прозвучала неуверенность.

— Думаю, что твои чувства искренни, — ответил я, — но они направлены скорее на образ, который ты создала для себя, чем на реального меня. Ты сама говорила, что жила в клетке, а я стал первым, с кем у тебя начала ассоциироваться свобода. Рыцарем из твоих любимых книжек. А настоящего меня ты совсем не знаешь.

— Это из-за Василисы? — глухим голосом уточнила собеседница.

— Нет. Она здесь ни при чём, — честно ответил я.

Эта информация, казалось, успокоила Белозёрову. Несколько секунд та смотрела на меня, а затем опустила глаза. Когда она снова подняла взгляд, в нём читалось некоторое облегчение.

— Возможно, ты прав, — тихо сказала она. — Мне нужно разобраться в себе… Я просто… Извини за… неловкость.

— Тебе не за что извиняться, — искренне ответил я. — Давай просто наслаждаться днём и нашей дружбой.

Атмосфера немного разрядилась, и мы продолжили разговор о более нейтральных темах — планах по развитию лавки, новых товарах, которые стоит привезти в Угрюм. После кофейни мы ещё немного прогулялись по городу, а затем решили вернуться в магазин — нужно было проверить, как продвигается ремонт.

Когда мы подошли к дверям «Мечты рукодельницы», которую следовало бы переименовать, то увидели нечто любопытное. Трое крепких мужчин в кожаных куртках стояли у прилавка, явно пытаясь запугать нашего нового приказчика Никиту. Один из них, лысый детина с шрамом через всю щёку, тыкал пальцем в грудь молодого человека.

— Твою мать, я последний раз спрашиваю, где хозяин⁈ — доносился до нас его грубый голос. — Передай ему, что у этой лавки уже есть покровители, и если он хочет избежать проблем, пусть готовит бабки!

Я жестом остановил Полину, которая уже готова была броситься на защиту приказчика, и спокойно направился к группе.

Моя ладонь с силой опустилась на плечо чужака, а негромкий, но пробирающий до костей голос заставил его вздрогнуть:

—