Лечить нельзя помиловать (СИ) - Александра Логинова
Он вообще ещё здоров и бодр только потому, что ночью в душе умудренной жизнью лекарки просыпается жалость. И ночной дожор. Так-с, чем бы мне заесть нервяк? Кажется, на кухне оставались бублики, заботливо накрытые полотенцем. Не обращая внимания на затаившего дыхание мужчину, стянула теплый халат, оставшись в одной ночнушке, и побрела обратно в спальню. Ибо есть в халате — моветон, тем более, когда портниха сшила для меня чудесное льняное домашнее платье.
В гостиной, где остался молчать капитан, всё было по-прежнему. Эрл Клод «оседлал» стул, подперев голову руками, и уставился на меня странным взглядом. В глазах цвета хмурого неба мелькало удивление, смешанное с любопытством.
— Вы не похожи на столичных леди, эрла, — наконец выдал он, недоуменно приподняв брови. — Ни легкости, ни кокетства. Но и на суровых крестьянок не походите ни капли: осанка гордая, прямая, в глаза глядите открыто и дерзко.
— Так и напишите в моем некрологе.
— Образованность и цинизм, — продолжил маг. — Сухая, как старая щетка, бездушная машина для исцеления. Капельница.
Спасибо, что не клизма. Если Гвардейшество рассчитывал меня смутить или вызвать волну гнева, то круто просчитался. И легкая досада мелькнула в наглых серых глазах, неожиданным бальзамом пролившись на душу. Хе-хе, а гвардейский капитан не дурак потыкать людей палкой по больным местам. Нравится.
Только его матримониальные притязания нужно свернуть трубочкой и вставить туда, откуда у добрых людей растет совесть. Разумеется, ни о какой помолвке не может быть и речи, даже если передо мной на одно колено упадет самый красивый мужчина королевства. Гхм, а ведь Алеон Клод может претендовать на эту сомнительную должность… По мнению фрейлин и столичных прелестниц, пускающих слюни на его длинную шпагу. Во-первых, моего интереса в фиктивном союзе нет. А во-вторых, каждое благородное семейство обзаведется моим портретом, истыканным иголками. Оно мне надо? Упаси господь.
— Точно, аппарат по производству здоровья. Эрл, запишите ваши эпитеты на листочек и пришлите нарочным, я с удовольствием повешу в рамочку. Обещаю, повиснет между дипломом и педагогической лицензией. Только не подписывайтесь, чтобы каждый читающий мог представить себя на месте автора.
— Хотите сказать, что вам совсем плевать на людское мнение о вашей нескромной персоне? — испытующе прищурился Клод.
— Ничуть, — подавив зевок, я решила открыть капитану маленький секрет. — Самые талантливые опусы занимают особое место в сердечке гадкой лекарки. Подтяните словарный запас, поймайте вдохновение и станете моим любимым ненавистником.
Вряд ли кто-то переплюнет обвинительную речь адвоката барона, требующего увеличить ему детородный орган. В ней бледный от мужской солидарности правозащитник клеймил меня позором, обвинял в связи с дьяволом, вешал ответственность за неурожай пшеницы в королевстве и спад давления у бабушек-виверн. Я зааплодировала ему первой, присяжные поддержали, но растерявшийся юрист отказался выходить на «бис». И даже назвал плохим словом на просьбу продублировать речь письменно, прислав её мне на память. Зато товарищ прокурор не отказал, с удовольствием поделившись протоколом судебного заседания в обмен на курс поливитаминов.
— Дадите почитать? — жадно попросил капитан, с восхищением приоткрыв рот.
Ой, кажется, я увлеклась и рассказала это вслух.
— Чур, не списывать слово в слово, — фыркнув от смеха, я махнула рукой в сторону книжного стеллажа. — На третьей полке красная папка.
А сама пошла ставить чайник и заваривать свой любимый кофе. Ибо чем еще заняться в три часа ночи, когда за спиной спотыкается гвардейский капитан, погрузившись в чтение судебного эпоса? Кухня выглядела так, будто в моем доме завелась женщина. Белая выглаженная скатерть, сияющий фарфор, свежие бублики, оставленные под крышкой для завтрака, чистые окна, вылизанная плита. Женевьева однозначно заслуживает премии. Лишь бы этот тип не огляделся и не решил, что я стану хорошей женой.
— Вы отличная хозяйка, — с легким удивлением отметил капитан. Тьфу, черт наблюдательный. — Доводилось бывать в домах работающих женщин и, скажу честно…
— Молчите, пока скалкой не огрела, — от собственного голоса по спине побежали мурашки. — Не вам судить работающих женщин, имея в распоряжении целый штат прислуги и не имея детей.
Женщины Порт-о-Фердинанда работают не от хорошей жизни. Здесь роль жены и матери — самая желанная и приятная для женского населения, весьма почетная и одобряемая. Ни один мимиокродил не посмеет сказать, что замужняя женщина, родившая ребенка, ничего не добилась в жизни. Не нужно лезть из кожи вон, получать профессию или открывать свое дело, чтобы тебя уважали. Быть хорошей матерью достаточно, о чем не раз говорили в высшем свете, чутко защищая материнство, отцовство и детство. И это здорово, в чем не стесняюсь признаваться честно, несмотря на собственное отсутствие потомства.
Другое дело — жены бедняков, калек и вдовы, вынужденные пахать на самых черных работах ради детей. И никому не позволено тыкать им грязью в доме.
— Простите, — серьезно повинился Гвардейшество. — Вы правы, они работают как мужчины и воспитывают детей как женщины. Это нельзя сбрасывать со счетов.
Реабилитирован, хмырь болотный, живи до ста лет. Вынув из буфета две чашки, я логично прикинула, что страдать в полдень одной — эгоистично, поэтому нужно поделиться порцией тревожности и тахикардии с врагом. Туда же потенциальное ожирение — конфеты из неприкосновенного запаса, алкоголизм — ложечка сливочного ликера, и сколиоз — кухонная табуретка, одна штука. Враг из Гвардейшества получался мелкий и несерьезный, особенно при таком удручающе-забавном выражении лица: брови потерялись в волосах, глаза — по пятаку, а челюсть медленно едет вниз.
— «Насильно прекратила кровотечение и отказалась дорезать язык»? — недоверчиво переспросил маг, прочитав очередной донос. — Как это?
— Юный анархист из фениксов решил походить на виверн и пытался самостоятельно раздвоить себе язык старой бритвой. Открылось капиллярное кровотечение, перепуганный революционер прибежал в слезах и заплевал мне ковер кровью. После, разумеется, нажаловался матери, а я приобрела копию очередной жалобы.
— Он вам заплатил?
— Нет.
— Тогда почему вы помогли?
Хороший вопрос, который не раз задавала сама себе. Почему? Да потому что сопляк глядел на меня огромными глазами, полными слез, и не мог вымолвить и слова, захлебываясь собственной кровью. И маменька его тряслась за сына по-настоящему, совершив великий поступок, — взяла себя в руки, поддержав сына, а не добивая его морально. После горожанок, орущих на своих детей за то, что те ударились или облились кипятком, — мёд на докторскую душу. И копейки на докторскую колбасу — городская администрация обязала семейство огненных перевертышей выплатить мне несколько символических медяков за экстренную помощь.
— Чтобы не помер до того, как вычистит мой палас, — буркнула капитану, размешивая сливки.
Издав насмешливый звук и вполне удовлетворившись ответом, капитан Клод, не глядя, занял табуретку
