Польская линия - Евгений Васильевич Шалашов
Я сидел в салоне, уставившись в окно, с которого пока сняли броневой щиток, и пялился на проплывавшие мимо домики и домишки, сменявшиеся редкими березками, что отличало среднерусский пейзаж от привычного северного, когда за окном плывут сосны и ели. Рассматривал деревеньки, пытаясь понять – мы еще в Москве или уже нет? В моей истории эти деревушки давным-давно стали частью русской столицы, а здесь?
Прямого пути от Ярославского вокзала до Белорусского (виноват, все еще Брестского) для поезда нет, но никак не думал, что нам придется столько времени колесить, переходить с одного пути на другой, пока не выйдем на маршрут Москва-Смоленск. И как это машинист не заблудился?
Настроение препоганое. Наталья Андреевна в ответ на предъявленное письмо бывшей «невесты» Полины только рассеянно кивнула, заметив, что уж теперь-то она точно примет мое предложение и выйдет за меня замуж, но, когда именно, сообщить не соизволила. Может, после завершения гражданской войны, а может, после возвращения из командировки. Я-то рассчитывал, что в командировку она отправится не раньше августа, после проведения съезда Коминтерна, а оказывается, прямо сейчас. Утром уходит спецпоезд до Петрограда, а оттуда… На чем «оттуда», куда «оттуда», Наташа не уточняла, как и не сказала, куда именно едет. Может, пароходом до Стокгольма или железной дорогой до Берлина? Хотя, если по железной дороге, то можно бы и из Москвы. Впрочем, у Коминтерна свои секреты, делиться которыми они не станут даже с очень близкими людьми. Обижайся, не обижайся, но ведь и я тоже о многом не говорю Наташе. И мне даже проводить нельзя. Секреты, мать их так и в душу за ногу!
Впрочем, я больше думал не о бронепоезде и не о Наташе. Поезд железный, что с ним случится? И с Натальей Андреевной мы в конце – концов, разберемся. Я-то знаю, что до завершения гражданской войны осталось немного, а ждать я умею.
У меня не выходило из головы: что я такого должен сотворить, чтобы уменьшить потери в советско-польской войне? В идеале – завершить войну не начиная наступления на Варшаву, согласиться на условия Керзона.
Выиграть войну, конечно же, очень заманчиво. Победа не мировой, но хотя бы европейской революции. Беда только, что я не знаю – что мы потом с этой победой станем делать? Допустим, разгромили польскую армию вместе с французскими и прочими добровольцами отправившимися защищать Европу от коммунистической угрозы. Представим, что Польша стала советской и социалистической. И что дальше? Германский пролетариат протягивает руку помощи российским рабочим? Сомнительно. Одну революцию там довольно успешно подавили, подавят и новую. Разумеется, мощь у немецкой армии после Версаля совсем не та, что раньше, но на подавление восставших рабочих даже остатков армии хватит. Сами не справятся – позовут на помощь французов. Так что не похоже, что вся Европа полыхнет революционным огнем. Значит, мы получаем еще одну советскую республику, где проживает около тридцати миллионов человек. В цифрах не уверен, плюс-минус пять миллионов. А что из себя представляла Польша с точки зрения экономики? Помнится, накануне Второй мировой войны, она была если не сугубо аграрной, то с изрядным перевесом сельского над городским. Если не ошибаюсь, три четверти населения занято в сельском хозяйстве. Не думаю, что в тысяча девятьсот двадцатом ситуация лучше. Три четверти занято в аграрном секторе, но одна-то четверть в промышленности, хотя нужно вычесть прослойку собственников, служащих и мещан. Пожалуй, это несколько лучше, нежели в России накануне революции семнадцатого года. Но все-таки потенциальных союзников у большевиков не так и много. Будем считать, что рабочие горнодобывающей промышленности, металлургии и машиностроения нас поддержат. А мы на всякий случай промышленность национализируем и передадим в руки рабочего класса. Ну, за исключением мелкого бизнеса, где не больше десяти наемных рабочих. Следом настанет очередь земли. Что там у них? Есть крупные помещичьи владения – почти половина земель, есть средние и мелкие крестьянские хозяйства. Пожалуй, крестьян можно привлечь на нашу сторону, если пообещать им землю.
И все бы так, но кое-что не так. Мы не учли два очень важных фактора. Во-первых, национализм поляков, которые видят в русских не освободителей от помещиков-капиталистов, а оккупантов. Поляки не забыли ни три раздела Польши, ни подавление восстаний и, скажем так, теплых чувств к русским не питают. В данном случае патриотизм окажется сильнее идеологии коммунизма. А во-вторых, мы забываем, что поляки – очень верующие люди, и католическая церковь там играет огромную роль. Что произойдет, когда РККА войдет на территорию этнических польских земель, предсказать не сложно. Будем закрывать храмы, выгонять ксендзов, бороться с суевериями. Пойдут восстания, начнутся волнения. А если учесть, что восставшие станут получать помощь из Франции, Англии, Америки, получим сплошную головную боль, а не путь к мировой революции.
Посему закрадывается чувство, что не так это плохо, что мы проиграли польский поход. Да и черт-то с ней, с коммунистической Польшей. Нехай остается Польша независимая вместе с ее гонором, отчего-то считающая, что если она сумеет оттяпать у нас изрядный кусок земли, то мы про это забудем. Нет, шановные паны, не забудем, и все вернем. Другое дело, что жалко парней: убитых на поле боя, скончавшихся от ран либо умерших от голода в концентрационных лагерях.
Обидно, что я ни с кем не могу поделиться своими соображениями. Даже со своими друзьями – ни с Виктором Спешиловым, ни с Артузовым. Впрочем, даже если они мне поверят, что это меняет? Увы, мои друзья пока лишь фигуры на шахматной доске, но не игроки.
С появлением Артузова штабной вагон начал приобретать черты кают-компании. К Артуру постоянно приходили помощники, размещенные в купейных вагонах, чтобы обсудить с ним детали будущих операций. Иной раз мне приходилось оставлять их наедине, особенно, если Главный контрразведчик Советской России беседовал с поляками. Если честно, я не очень-то понимал, для чего ВЧК решила воспользоваться услугами бывших агентов оффензивы, но не спорил. Решение принимал Председатель, ему виднее.
Глядя на сотрудников Особого отдела ВЧК, в штабной вагон потянулись и «архангелогородцы». Правда их у меня и осталось-то всего ничего. Потылицын с Холминовым отправлены в Минск, выяснять ситуацию. Кроме того,
