Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич
— Мне надо почти на два года с возможным продлением, — сказал я.
Во Франции многоуровневая система высшего образования. За два года можно получить диплом для лодырей — об общем высшем образованием с указанием специализации. С ним уже можно устраиваться на работу, но на нижние должности и со слабой перспективой продвижения по служебной лестнице, особенно в государственных учреждениях, где деловые качества не так важны. Такой получила мама Алисы, поэтому до сих пор работает учителем в младших классах. Второй этап — еще от двух до четырех лет — дает диплом магистра в данной области. Это считается полным высшим образованием. Для некоторых специальностей, например, инженеров, врачей, является единственно возможным. Третий этап — как российская аспирантура, после которой сразу получаешь статус типа кандидата наук и возможность защитить докторскую диссертацию. На сколько этапов хватит Алисы, я не знал, поэтому пока планировал на два года.
Мы сошлись на пятнадцати тысячах в месяц без права повышать арендную плату с заключением договора до первого июля тысяча девятьсот пятьдесят первого года. В случае досрочного расторжения договора виновная стороны должна будет заплатить неустойку за два месяца.
— Налог на жилье будет вычитаться из арендной платы, — потребовал я, когда шли к моей машине, чтобы доехать до нотариуса.
Обычно такие договора составляются от руки и подписываются обеими сторонами без свидетелей, но я понял, с кем имею дело, и решил потратить тысячу франков на надежный документ.
— Нет, это цена без вычетов! Я и так сильно сбавил! — попробовал он во второй раз продавить.
— Тогда поищи дурака, — перейдя на «ты», посоветовал я.
Больше он не брыкался. Без возражений подписав документ, получил свой экземпляр и деньги за первые четыре месяца вместо обычных шести, потому что остальные пойдут на налог за жилье, отдал мне два комплекта ключей и пообещал, что придет первого февраля за платой за март.
Я вернулся к арендованному жилью.
Когда вышел из машины, женщина лет сорока с плоским смуглым лицом, коротконогая, с опущенной задницей и жилистыми, мужскими руками, одетая в черную блузку с коротким рукавом и черную длинную юбку и стоявшая у двери в глухой стене дома напротив, полюбопытствовала:
— Месье будет здесь жить?
— Да, с женой студенткой, — ответил я, упреждая еще следующий вопрос.
— Вы люди состоятельные, вам прислуга нужна. Возьмите меня за шестьсот франков в день, а в выходные за тысячу, — предложила она.
— Нам нужна только уборщица два раза в неделю. Допустим, во вторник и пятницу, — сказал я.
— Можно и так, — согласилась она и назвала свое имя: — Жаннет Дюбуа.
Я представился и дал ей тысячу пятьсот франков и ключи и приказал:
— Найди еще кого-нибудь, и сделайте генеральную уборку в доме. Мы с женой приедем после обеда.
— Я дочку возьму, мы быстро управимся, — радостно заверила она.
С работой в Марселе проблемы. Неподалеку от нашего отеля есть место, где собираются по утрам мужчины и женщины. Туда приезжают фермеры и нанимают на день или больший срок. Многие уходят ни с чем. Такая же ситуация почти по всей Западной Европе. Пройдет несколько десятков лет, западноевропейцы оклемаются и позабудут причинно-следственную связь, что начались их беды после того, как объявили Россию врагом.
152
Утром я отвозил Алису на занятия, возвращался домой и маялся дурью. Надо было бы написать киносценарий или радиопьесу, но не хватало интересной идеи и, как следствие, вдохновения. Накупил посуды и инструментов для химических опытов, но тоже никак не мог решить, чем заняться. Полиэтилен надоел, а ничего другого не приходило в голову. В итоге я заплатил две с половиной тысячи франков за охотничью лицензию на год и купил двухстволку-вертикалку модели «Фалько» фирмы «Манюфранс», верхний двенадцатого калибра, а нижний под пулю. С оружием в руках всегда есть, чем заняться, и время пролетает незаметно.
Французская революция дала право на охоту каждому гражданину. Раньше оно было только у дворян. Во время сезона, который длится по многим видам дичи с начала сентября и до конца февраля, шесть дней в неделю, исключая воскресенья, тот, кто имеет лицензию или не имеет, но уверен, что не попадется егерям, может стрелять везде, кроме населенных пунктов и некоторых, не всех, заповедников.
В основном я ездил на расположенное неподалеку, километрах в тридцати, большое озеро Бер стрелять уток, сезон на которых открыт с начала сентября и до конца января. В будние дни охотников там было мало, только богатые бездельники вроде меня. Со временем примелькался, со мной начали здороваться. Собаки у меня нет, а лезть в воду порой не хотелось, поэтому большая часть добычи доставалась другим охотникам или обитателям озера. Иногда готовил уток сам, но чаще завозил хозяину ресторана «Две вдовы», расположенного в начале нашей улицы, чтобы приготовили для нас с женой на ужин. Это был упитанный жизнерадостной тип, ходячая реклама заведения, доставшегося по наследству. Как мне сказали, он был сыном одной из вдов и наследником обеих или наоборот.
На берегу озера Бер я нашел заброшенный аэродром. В конце войны немцы основательно разбомбили его, чтобы союзники не могли использовать. Денег на восстановление пока нет, но я улечу оттуда, из международного аэропорта, в будущем, когда сменюсь в морском порту Марсель. Вид его натолкнул меня на мысль полетать на самолете. Оказалось, что это не так уж и просто. Ближний действующий аэродром был в ста шестидесяти километрах от Марселя, между Каннами и Мандельё.
Возле ближнего к Марселю южного берега озера в городке Ла Мед находился большой нефтеперерабатывающий завод «Французской нефтяной компании». В Техасе таких по дюжине на каждый округ. Меня удивили огромные шламы-отстойники, доверху заполненные черными, густыми отходами производства. В США их обычно выжигали, если завод был вдали от городов, и загрязняли сажей все вокруг, или захоранивали в пустыне, или, что очень редко, пускали на вторичную переработку. Привыкшему, что в двадцать первом веке французы будут чуть ли не лидерами в борьбе за экологию, увидеть подобное было в диковинку.
Я ради интереса взял пробы из разных шламов с разной глубины, сделал их анализ. Это был кислый гудрон, который образуется при получении моторных масел, когда их очищают концентрированной серной кислотой.
Что такое обычный гудрон я знал с детства. В СССР жевательная резинка числилась в разряде буржуазных предрассудков и потому отсутствовала. В сельской местности ее заменяла вишневая смола или, на худой конец, сосновая, а в городах был пролетарский, суровый, твердый, черный, поблескивающий гудрон. Его использовали на стройках для изоляции от влаги, в первую очередь на крышах под черепицей, и при укладке асфальта. Эдакий черный паралепипед с зализанными углами и прилипшей бумажной упаковкой. Рабочие разводили огонь в передвижном котле, разбивали гудрон на куски, которые плавили, чтобы потом разлить в нужном месте с помощью металлического ковша на длинной деревянной ручке. Был он дешев, остатки не забирали. Впрочем, работяги не возникали, даже когда во время производственного процесса подходила детвора и отламывала кусочки. Они ведь тоже были из советского детства. Гудрон надо было сперва разжевать, чтобы зубы не застревали в нем. Зато дальше можно было наслаждаться долго. Мне ни разу не сподобилось пережевать гудрон настолько, чтобы он, как бывало с жевательной резинкой, превратился в кашицу. Жевательные мышцы сдавались раньше. В гудроне была собрана, наверное, вся таблица Менделеева. Что-либо более ядовитое для приема внутрь трудно придумать. Вдобавок он был другом советских стоматологов, потому что советские зубные пломбы выдергивал запросто. Родители, само собой, запрещали употреблять эту гадость, но кто и когда их слушал⁈
В разных пробах, из верхних слоев меньше, из нижних больше, содержание серной кислоты в прудах-отстойниках было от восемнадцати до шестидесяти шести процентов. Это показалось мне форменным расточительством и навело на мысль сделать источником дохода. Оставалось только найти дешевый способ извлечения серной кислоты и других компонентов, пригодных для вторичного использования. Чем я и занялся.
