Тренировочный день 2 (СИ) - Хонихоев Виталий
— Вон и мои уже стоят на стадионе. Мне пора. — вежливо откланивается Виктор и идет к своим ученикам, которые действительно уже собрались на стадионе, мальчишки уже гоняют мяч по полю, а девочки кучками сидят на скамейках.
— Доброе утро, гвардейцы кардинала! — гаркает он, подойдя чуть ближе: — а ну построились! В шеренгу… ага. Лермонтович, откуда мяч футбольный взяли?
— А… это Яков из дома принес свой! — отвечает рыжий мальчишка: — Виктор Борисович, а можно вместо разминки мы в футбол поиграем? Мы уже размялись все!
— Ну и шут с вами. Играйте. — разрешает Виктор. Конечно, любой другой физрук на его месте обязательно бы построил всех в шеренги и заставил делать разминку. И тут дело не в том, что учителям обязательно нужно все веселье убить, нет. Дело в том, что учеников нужно приучать к дисциплине и порядку, а также к тому, что учителя нужно слушаться беспрекословно. Все начинается именно с этого, человека приучают к послушанию. Сперва простыми командами «сесть, встать, построится» а там дальше и «в атаку на пулеметы». В конечном счете именно на этом и держится дисциплина в армии. Одна крайность тут — тупое исполнение команд, даже не задумываясь над их содержанием. Но вторая крайность — это когда ученики совсем не слушаются учителя. И его задача — пройти между этими Сциллой и Харибдой.
— Что же до девочек… — поворачивается он к остальным: — сегодня мы будем играть в волейбол.
— Виктор Борисович! А в баскетбол будем играть? — тянет руку высокая Зина Ростовцева. Он кивает.
— Обязательно будем. Вот как будет на улице дождик, будем в зале заниматься, так и поиграем. А пока…
Когда они уже зашли в школу и ученики убежали мыть руки и готовится к обеду — к нему подошел седой мужчина в безрукавке и клетчатой рубашке. Один рукав рубашки был подвернут, руки там не было.
— Витя, слушай, там по плану нужно бы из мелкашек в тире пострелять, патроны пожечь. — говорит мужчина: — я твоих в журнал запишу.
— Понял. Нормативы ДОСААФ, Ашот Варгиевич?
— Только не все сразу, а то толкучка будет. Бери человек десять для начала. По очереди постреляют. Но завтра. А сегодня сам спустись, я все покажу. — говорит мужчина, звеня связкой ключей: — а то Надточиев в отпуске, а патроны нужно сжечь.
— Все в отпуске, лето же. Каникулы. — отвечает Виктор: — тогда я после обеда спущусь.
— Угу. — кивает завхоз и уходит по коридору, бренча своей огромной связкой ключей.
В столовой Виктор думал над тем, что помимо медитации со своей секцией девчонок Нарышкиной нужно что-то еще. Можно, например поговорить с Константином Григорьевичем и скажем водить их в тренажерный зал спортивного комплекса «Металлург». Конечно, многие не рекомендуют силовые нагрузки, ссылаясь на то, что скелет в таком возрасте еще не до конца сформировался, однако это полный бред. Ведь в тренажерном зале всегда можно подобрать именно нужную нагрузку. Проблема в том, что общее отношение к атлетическим или тренажерным залам сформировано на экстремальных примерах с запредельными нагрузками. Но вовсе не обязательно давать сверхнагрузки в таком возрасте, а обычная физическая — всегда показана. Ну или пропуск в бассейн выбить…
— Приятного аппетита. — за его столик садится Альбина, Мэри Поппинс, Само Совершенство и прочия и прочия… Ее лицо безмятежно, она одета безупречно, двигается с грацией органической машины из сверхцивилизации братьев Стругацких, она вся словно Человек Полудня — совершенна. Так же как и утром — садится совершенно спокойно, не показывая виду что между ними что-то не так. Ставит поднос со своей едой и садится, одной рукой поправляя юбку.
— И вам приятного аппетита, Альбина Николаевна. — машинально отвечает Виктор, задумавшись о том, что если бы картина мира, описанная Стругацкими, восторжествовала бы в реальности, то «караваны ракет помчат нас вперед от звезды до звезды», стальные монстры с красными звездами, серпом и молотом на боку, тяжелые ботинки советских астронавтов шагнут на пыльные тропинки далеких планет, оставляя след Человека Полудня. А на борту этих ракет, пока они летят в бесконечном пространстве Советского Космоса — на таких же столиках будет такое же картофельное пюре и говяжья котлетка. Может быть в тюбиках, может быть сублимированное, но точно такое же. Точно так же будут сидеть астронавты и желать друг другу приятного аппетита.
— В субботу ты ведешь меня в кино. — оповещает его Альбина. Не спрашивает, а именно оповещает. Таким вот голосом вещают из громкоговорителей гражданской обороны: «Внимание! Воздушная тревога! Всем укрыться в ближайшее бомбоубежище!»
— Альбина Николаевна. — Виктор откладывает ложку и смотрит на нее. Хороша, чертовка, думает он, красива, умна и решительна. И кличка Мэри Поппинс ей к лицу. Выпускные классы от нее без ума все поголовно, да что там выпускные классы… все кто видят ее в первый раз удивляются, настолько она не соответствует уровню «учительница из Мухосранска». Виктор отдавал себе отчет, насколько велика пропасть между ними, даже если просто взглядом окинуть. Он тут сидит в мятом спортивном костюме, волосы в жизни не укладывал, с утра побрился и сюда. И она — в темно-синей юбке-карандаше, в черных чулках и черных же туфельках, белая блузка и высокая прическа, на первый взгляд как будто даже небрежная, но Виктор видит, как много труда ушло на эту «небрежность». За этой кажущейся небрежностью и простотой имиджа стоит намного больше… точно так же как и за якобы «отсутствием макияжа» на лице. И очки… в очках Альбина Николаевна не нуждалась, ее зрение было стопроцентным. Но как часть имиджа школьной учительницы она носила эти очки без диоптрий.
В общем и целом, она была даже не секс-символом, как это называют на прогнившем западе буржуазные слои общества. Она была словно недосягаемая вершина в невероятной высоте, как богиня. Виктор искренне полагал что если Альбина однажды вот возьмет какого-нибудь старшеклассника и запрет его в душевой, как та пионервожатая, скинет с себя одежду и «возалакает соития», то скорей всего у этого старшеклассника ничего и не встанет. От благоговейного страха перед Ней. Такое бывает. У большинства школьников влюбленность в нее носит скорее платонический характер, такое вот восхищение, поклонение, благоговение…
— Виктор Борисович? — вопросительно наклоняет голову она и Виктор понимает что — завис, произнес ее имя и замер, раздумывая над феноменом привлекательности Альбины Николаевны, Мэри Поппинс средней школы номер три.
— Извините. — говорит он: — наверное я неправильно что-то понимаю. Вчера вы ясно дали мне понять, что не желаете иметь ничего общего со мной. Поэтому я и удивлен.
— Экий вы право слово мнительный, Виктор Борисович. — вздыхает Альбина, доставая свой платок и протирая вилку: — когда я такой говорила? Я сказала, что ты — пожалеешь. И не более того. И конечно же ты об этом пожалеешь. Потому что в этот вечер в ресторане подавали просто чудесного цыпленка табака. Шашлык по-карски. И конечно же красное вино. Вот чего ты лишился, решив показать свой ершистый характер, Виктор Борисович.
— Ну раз уж мы на «ты» перешли… извини, Альбина, но мне не нравятся, когда мне смешанные сигналы посылают. Я человек простой — сказали, чтобы пошел нахер — так я пойду, чего под ногами мешаться. Мне бы саблю да коня, да на линию огня. А дворцовые интрижки — это все не про меня.
— Как складно. Так ты еще и поэт?
— Не переводи разговор. — морщится Виктор. Когда же именно Филатов написал свою «Сказку про Федота-стрельца»? В восьмидесятых, это точно… но когда? Да и ладно, чего переживать, он тут все равно уже бабочек на любой вкус и размер надавил… будущее все рано изменится. Может не глобально, но для конкретных людей уж так точно.
— Нет, уж, погоди, Полищук. Ты мне как мужчина пообещал, что поможешь. Что будешь со мной пару изображать, а сам что? При первых трудностях — хвостом вильнул и в сторону? — она откладывает вилку и упирает в него немигающий взгляд: — ты мужчина, или кто? Дал слово — уж будь добр.
