Шамабад должен гореть! (СИ) - Март Артём
А еще Таран стал угрюмым и хмурым. Неразговорчивым.
Когда душманов держали на заставе Йохчи-Пунь и ждали особистов, там случился скандал. Таран, руководивший поисковой группой, почему-то вышел из себя и кинулся на одного из духов с кулаками.
Сам я этого не видел, но ходили слухи, что он чуть было не схватился за пистолет. Хотел застрелить душмана. Да только тамашний начзаставы с замполитом и прапорщиком вовремя оттянули нашего Тарана. Привели его в чувство.
В чем была причина такой реакции, гадали многие из наших погранцов. Догадки были самые разные, от нелепых до таких, какие выдвигали вполне серьезно.
Кто-то шутил, что Тарана оторвали от «супружеских обязанностей» с его молодой женой, тихой мышкой жившей на заставе и почт не покидавшей комнаты старлея. Другие говорили, что он так взорвался из-за Строева. Все знали, что они с Тараном были хорошими, я б сказал, лучшими друзьями.
У меня на этот счет были свои предположения. Впрочем, делиться ими с окружающими я не спешил.
— Я больше про замполита переживаю, — сказал Алейников, посерьезнев, — Строев — мужик хороший. Как он там?
— Выздоровеет, — сказал я.
— Это да. Но кого к нам вместо него пришлют? Бог его знает! А если приедет какой-нибудь упырь?
— А если вообще и шефа снимут? — Вздохнул Алим.
— М-да… — Протянул Стас.
В актовый зал вошел Таран. Поздоровался с несколькими офицерами, сидевшими на лавке у входа.
— А вот и он. Легок на помине, — пожал плечами Алейников.
Таран встал у входа. Пошарил по залу взглядом. Он явно кого-то высматривал. Когда глянул на меня, стал торопливо пробираться к ряду, на котором сидели мы. Когда подошел, как-то строго спросил:
— Саша. Селихов. Можно тебя на два слова? Отойдем в сторонку.
Я глянул на часы.
— До начала пять минут. Давайте дома поговорим, товарищ старший лейтенант.
Таран уставился сначала на Алима, потом на Стаса. Обернулся к входу. Снова глянув на меня, бросил:
— Это срочно, Саша.
Глава 6
Алим со Стасом стали недоуменно переглядываться. Таран посмотрел на меня с немой просьбой в глазах. Я вздохнул, хлопнув по коленям, встал.
— Ну пойдемте.
Мы с Тараном протиснулись к широкому окну, наполнявшему зал солнечным светом.
Таран несколько мгновений помялся в какой-то нерешительности. Потом, видимо, взяв себя в руки, сказал:
— Давай сразу к делу Саша, — начал он, — в группе духов, что мы взяли, был один человек. Мучжина с курчавой, светлой бородой. Он сильно отличался от остальных. Если бы ты его увидел, в глаза бы сразу бросилось, как он отличается от других духов.
— Видел, — сказал я, — он назвался именем Ахмад.
Серьезный до того Таран вдруг изменился в лице. Пусть изменение это было таким мимолетным, что уловить его мог только очень внимательный глаз, я все равно заметил его.
Если бы мне нужно было описать выражение лица шефа одним словом, наиболее подходящим бы стало… смятение.
Впрочем, Таран быстро взял себя в руки и натянул бесстрастную маску.
— Ты говорил с ним? — Спросил он внезапно, — о чем-нибудь разговаривал?
— Ахмад говорит на русском языке гораздо лучше, чем на пушту. И да. Я разговаривал с ним. И сразу понял, что это беглый советский солдат. Его принудили принять ислам под страхом смерти. Заставили сражаться против своих.
Тут Таран уже не смог сдержать эмоций. Его лицо стало скорбным.
— Как долго? — Спросил он, немного помолчав, — Это были какие-то дежурные разговоры? Может быть, вы что-то обсуждали?
— Немного поговорили за жизнь, — ответил я с подозрением. — А что? Товарищ старший лейтенант, объясните, в чем дело?
Таран нерешительно поджал губы. Нахмурив брови, отвел свой мрачный взгляд.
— Саша, сегодня, до боевого расчета, приходи ко мне в канцелярию. Есть разговор.
Шеф осмотрел многолюдный и галдящий зал клуба.
— Разговор не для посторонних ушей.
— Хорошо, зайду.
— И пожалуйста, особо не распространяйся, о чем я тебя спрашивал.
— Я не привык болтать попусту, — пожал я плечами.
— Я знаю, — вздохнув, ответил Таран. — Но все равно спасибо, что согласился поговорить. Ну лады. Я пойду.
Таран пошел к одной из первых лавок, сел рядом с какими-то офицерами. Я тоже вернулся к своему ряду. Меня тут же встретили любопытные взгляды Стаса и Алими Канджиева.
— Ну и че? — Спросил Стас.
— Подвинься, — беззлобно бросил я.
Стас суетливо отодвинулся с моего места. Видимо, болтал с Алимом, строя догадки, что за разговор затеял со мной Таран.
Я сел.
— Ну и? — Вопросительно приподнял брови Стас.
— Что «Ну и»? — Улыбнулся я.
— Да не таи ты! Зачем тебя Таран отводил? Что за срочный разговор такой?
— Начинается, — кивнул я на вход в актовый зал.
Туда вошел Давыдов, со своими начштаба и начальником политотделения. С ними был гражданский — полноватый мужчина чиновник. Должно быть, кто-то из сельсовета.
Офицеры и солдаты уважительно встали. Когда начальники заняли свои места, зал тоже опустился на лавки.
— Здравствуйте, дорогие товарищи, — начал спокойным хрипловатым голосом Давыдов, — ну что? Давайте начнем церемонию награждения. Открыть бы ее хотелось, напутственным словом…
Давыдов произнес короткую речь, о непростых временах и том, что у него нет сомнений в том, что Московский отряд и дальше станет успешно исполнять долг перед Родиной.
— Как говорится, — завершал он свою речь, — это Граница. Здесь птицы не летают, деревья не растут. Машины глохнут, кони дохнут, а пограничники — живут! И как все увидят, не только живут. Но отлично несут службу, хранят покой Родины. И совершают подвиги.
Затем короткие речи проговорили и остальные офицеры. Гражданский, оказавшийся целым главой сельсовета поселка «Московский», даже встал и, нещадно запинаясь, стал читать свою пространную речь с бумажки.
Он беспрестанно «поздравлял», «желал» и «выражал надежду».
Когда, наконец, закончил, началась торжественная часть. Давыдов поднялся со своего места, встал справа, у трибуны. Откинул красное полотнище, расстеленное на углу стола. Там аккуратными рядками лежали награды — медали, ордена и наградные знаки, которые предстояло вручить солдатам и офицерам.
По очереди назывались имена награждаемых. Каждый названный вставал, под всеобщий грохот аплодисментов. Получал медаль и благодарное рукопожатие от начальника отряда. Затем возвращался на свое место.
Вызвали и Стаса с Алимом. Оба получили медали «За отличие в охране государственной границы» и значки «Отличник погранвойск».
Когда вернулись на лавку, Стас шутливо заявил:
— Эх! Жалко Тимощуку его «браговарню» закрыли! А то обмыли бы!
— И шампанское кончилось, — рассматривая и полируя манжетой свою медаль, добавил Алим.
— Какое шампанское? — Алейников удивленно поднял брови.
— Как какое? Детское.
— Тьфу ты! Алимка! Голова садовая!
— Селихов Александр Степанович! — Позвал, наконец, Давыдов.
— Ну давай, Сашка! — Хлопнул меня по спине Алейников, — иди получай свое «за отличие»!
— Такая у него уже есть, — буркнул Алим.
— Ниче! Еще дадут!
Я аккуратно прошел вдоль лавки. Выбравшись в свободное пространство, под аплодисменты направился вдоль стены к Давыдову. Подполковник едва заметно улыбнулся, когда я приблизился.
— Тебя-то я и ждал, Саша, — пожимая мне руку, добродушно сказал он.
— Меня? Почему же?
— Должок у меня перед тобой. Вернуть хочу.
— О чем вы?
Он и правда вручил мне медаль «За отличие в охране государственной границы» повторно.
— Это еще не все. Не торопись уходить, — с напутственной улыбкой произнес начальник отряда.
Потом потянулся за другой медалью, лежавшей чуть поодаль от всех. Когда взял награду и передал мне, я смог рассмотреть ее. Это был серебряный кругляшок на пятиугольной колодке, обтянутой серой шелковой лентой с двумя продольными синими полосками по краям.
