Национальность – одессит - Александр Васильевич Чернобровкин
10
В новеньком костюме при галстуке темно-синем и узком по нынешней моде, и фетровой черной шляпе я кажусь самому себе непохожим на себя. У меня, начиная со школьной формы, не складывались отношения с костюмами. Они на мне смотрелись хорошо, а я в них чувствовал себя не очень. Костюм был обязаловкой, любой вид которой не переносила моя юная мятежная душа. При этом курсантская форма не тяготила, а вот китель офицера торгового флота почти все время висел в шкафу. В советские времена надевал его только на экзамены в морской инспекции и пару раз брал с собой в рейс, решив затем, что и так слишком много барахла таскаю туда-сюда. Однако время сейчас такое, когда почти все, начиная с дворников, ходят в форме. Для неохваченных какой-либо службой, уважаемых людей заменителем таковой служит приличный костюм.
Господин Милиоти тоже не узнал меня, увидев в первый раз в новом костюме:
— Совсем другой человек!
Для этого и была пошита обновка. Теперь надо было проверить ее в сложном деле. Я решил воспользоваться общей радостью от воскресной победы над врагом и в понедельник утром отправился в к коменданту Порт-Артура. Доехав до Торгового порта на рикше, я пересел в «шампуньку», которая за пятак отвезла меня в Новый город и, подождав там, доставит обратно. Штаб коменданта крепости охраняли серьезно: улицу патрулировали два разъезда казаков по пять человек в каждом, перед контрольно-пропускным пунктом стояли два солдата с примкнутыми штыками к винтовкам, а в нем самом еще два солдата, младший унтер-офицер (младший сержант) и подпоручик (лейтенант), который в глубине помещения задумчиво пил чай из стеклянного стакана в подстаканнике из белого металла.
— По какому вопросу, ваше благородие? — спросили меня унтер.
Новый костюм резко повысил мой социальный статус.
— Подать прошение на имя их превосходительства коменданта крепости генерал-лейтенанта Стесселя по поводу снабжения горожан и гарнизона продовольствием, — коротко, четко, тоном офицера доложил я.
Образованные люди, включая многих офицеров, сейчас говорят слишком многословно, длинными сложными предложениями, витиевато, я бы даже сказал вычурно. Поток информации пока жидковат, вот и заполняют пустоты необязательными словами.
Мой ответ пробудил подпоручика, который глянул на меня со смесью интереса и удивления, наверное, приняв за отставного офицера, после чего приказал одному из солдат с круглым смуглым лицом монголоида:
— Буракаев, проводи господина в канцелярию к капитану Галицинскому.
Мой провожатый явно закончил курс Ивана Сусанина, потому что долго и молча плутал по полутемном коридорам, хотя попадались рядовые, мог бы спросить, пока не привел меня в помещение, где сидели каждый за отдельным столом два, судя по одной полосе и четырем звездочкам на погонах, штабс-капитана и один, судя по одной полосе и отсутствию звездочек, капитан. Как мне объяснил господин Милиоти, который неровно дышит на офицеров, лет десять назад отменили чин майора, и его место занял капитан, уступив свое штабс-капитану.
— Вашсокбродь (видимо, сокращенное «выше высокоблагородие»), к вам! — прокричал капитану, наверное, от радости, что наконец-то нашел, рядовой Буракаев.
Галицинскому было под сорок. Высокий лоб, благодаря залысинам, лихие усы с загнутыми кверху концами. Он внимательно выслушал меня, потом не менее внимательно прочитал прошение, написанное за рубль провинциальным секретарем, когда я на прошлой неделе приходил за таможенным паспортом, который оказался внутренним со сроком действия пять лет, но дающим право на выезд заграницу, в том числе и для устройства на работу на судне под флагом другой страны. Мне нужно было разрешение на свободный выход и заход в Порт-Артур для китайской джонки, чтобы мог привозить продукты из других портов Желтого моря. Купить и отремонтировать судно собирался, если мое прошение будет удовлетворено. В противном случае доеду на поезде до Дальнего, а оттуда на любом попутном транспорте, в том числе на своих двоих, обогну место высадки японцев, доберусь до первой действующей железнодорожной станции и опять на поезде отправлюсь в провинциальный пока город Москва, а там посмотрим, куда дальше и чем заняться.
— Есть у вас какие-нибудь документ, удостоверяющий личность? — спросил капитан.
Я предъявил ему таможенный паспорт в картонной обложке с гербом Российской империи, в котором было указано, что являюсь штурманом. О том, что офицеры торгового флота, работающие на судах под российским флагом, обязаны иметь диплом, он, видать, не знал или джонка была слишком мала, чтобыподпадать под указ.
— Я передам их превосходительству, — пообещал капитан Галицинский. — Зайдите за ответом в четверг.
— А нельзя ли пораньше? — задал я вопрос. — Все-таки проблема касается большого количества мирного населения.
— Есть более важные дела, — строго произнес он и положил мое прошение в стопку других на левом углу стола.
Обратно я пошел впереди солдата Буракаева, поэтому путь оказался раза в три короче.
10
Надо признать, что в царской армии делалось всё медленно, зато в срок. Когда я пришел в четверг, капитан Галицинский вручил мне приказ за подписью генерал-лейтенанта Стесселя, согласно которому все командиры обязаны были предоставлять предъявителю сего документа (имяреку) свободный выход из порта и заход в него, если это не мешает действиям военных кораблей или других воинских частей. При этом они имели право на досмотр груза и арест запрещенного, «кабы такой будет найден».
— На днях будет обнародован приказ о свободное движение купеческих и рыболовных судов, получивших разрешение у коменданта Торгового порта. Для их выдачи будет назначен морской офицер, — сообщил капитан Галицинский.
Я в полной мере использовал инсайдерскую информацию. К тому времени уже присмотрел двухмачтовую джонку, тупорылую, с поднятыми носом и кормой, навесом от грот-мачты и почт до ахтерштевня, низкими фальшбортами, но с закрытой палубой. Трюм был тонн на сорок пять. В нем все еще воняло тухлой рыбой. Хозяин был уверен, что судно с пробитым бортом или погибнет под обстрелом, или сгниет до окончания боевых действий, или будет разобрано на дрова, оставленное без надзора, потому что хотел покинуть Порт-Артур. Он с радостью уступил мне джонку за несчастливое число четыре серебряных «копыта». Мы прямо возле товара ударили по рукам в присутствии полутора десятков свидетелей-китайцев, половина которых готова была уступить мне свое судно за меньшую сумму.
Еще семь «копыт» и несколько купюр ушло на замену проломленных досок, наращивание фальшбортов на полметра, удлинение форштевня, повторное покрытие бортов смесью из извести и пальмового масла, которая намертво затвердела
