Жена на продажу, таверна на сдачу - Константин Фрес
В лицо мне снова повеяло холодом, и я с победным криком распахнула дверцы шкафа.
Огромнейшая запотевшая бутыль ледяного самогона была прямо там, на полке!
И рядом надкусанная клубника…
— Ка-а-арл! — вопил сверху в ярости папаша Якобс. — Я сейчас убью тебя, засранец!
Одним четким движением я выхватила самогон из холодильника. Захлопнула дверцу шкафа.
Отняла у онемевшего Карла окорок, сливки и сунула их в печь.
Впихнула ему в руки адское пойло (которое, по моим расчётам, должно было вырубить папашу Якобса намертво на целые сутки), схватила Карла за плечи и развернула лицом к лестнице, на которой уже громыхали тяжелые ботинки старика.
— Где мой самогон?! — вопил разъяренный мой хозяин, появляясь перед нами.
Видок у него был еще тот. То ли недопил, то ли переел. Его штормило и бросало из стороны в сторону, руки так и прыгали, словно он Рахманинова играл. А вот глаза были совершенно трезвыми и очень злыми.
— Так вот же он! — прощебетала я, встав за Карлом и старательно закрывая собой от папаши Якобса осколки бутылки и лужу на полу. — Самый свежий и самый чистый, только для вас!
Бутыль была намного больше той, что разбил Карл. И наполнена чуть не до верху, под самую пробку, скрученную из какой-то коричневой грубой бумаги. Поэтому папаша Якобс так и замер, очумев от размеров сокровища, свалившегося ему в руки.
— Чего это так много? — подозрительно спросил он.
— Так скидка постоянным клиентам! — прощебетала я.
— Чего? — не понял папаша Якобс.
— Подарок вам, — пояснила я. — От хозяина заведения. Вы же постоянно у него покупаете. Вот он и решил вас отблагодарить.
— Дай сюда! — рыкнул старик, выхватив у Карла бутыль. И принюхался. — А чем это тут воняет?!
— Так мылом, щелоком и грязью! — радостно ответила я. — Я тут прибиралась, полы мыла, знаете ли…
— Не смей мне врать! — рявкнул старик. — Пахнет вином!
Он грозно наступал, и у меня сердце в пятки ушло. Если он увидит осколки и лужу, он нас точно убьет! Подумает, что ему две бутылки дали за обычную плату. А мы одну разбили. И тогда нам конец!
Но вместо панических воплей «мы все умрем!» я улыбнулась как можно приветливее и храбро шагнула вперед.
— Конечно, вином! Оно же у вас под носом! — я протянула руку и смело вытащила пробку, свернутую из… газетки «Сельская жизнь»?! — Видите? Пробка промокла, вот и пахнет. Ах, славный самогончик! Ядреный! Так и текут слюнки! Не нацедите мне кружечку?!
— Руки прочь! — рыкнул Якобс. Спиртовые пары ударили ему в нос, а оттуда в мозг. Точнее, в то, что от мозга осталось. И папаша Якобс слегка окосел. И даже слегка утратил бдительность и присел от опьянения.
Ворча и изрыгая проклятья, он развернулся, как стойкий оловянный солдатик, и побрел к себе наверх. А я перевела дух и обернулась к Карлу.
У того глаза были по медному пятаку.
— Ка-ка-как ты то сделала?! — только и смог вымолвить он.
— Да мне-то откуда знать! Это не я! — прошипела я.
И мы оба, не сговариваясь, обернулись к печке.
Окорок был там, соблазнительный, свежий, копченый.
Под ним лежал тоненький кусочек хлеба, свежего, с хрустящей корочкой, с ноздреватым белым мякишем. Кажется, над ним даже еще курился теплый парок. Свежеиспеченная горбушка!
Ну, я же представляла бутерброд.
Но, кажется, передала шкафу слишком сложный мыслеобраз. Поэтому бутерброд оказался… толстоват.
— Откуда это? — потрясенный, произнес Карл. У него слюнки текли, он жадно принюхивался к еде.
— Шкаф дал, — отрезала я. — Давай попробуем, настоящее ли то! А то мне все кажется, что только снится!
Я решительно пластанула кусок мяса потолще, положила его на хлеб. В глиняную кружку плеснула свежих, холодных, жирных сливок и протянула все это Карлу.
— Ешь! — грозно велела я.
Карла два раза упрашивать не пришлось.
Он уселся прямо на кучу поленьев и принялся уписывать лакомство, постанывая от удовольствия.
— Как вкусно! — прошептал он, подняв на меня восторженный взгляд. — Ничего вкуснее никогда не ел!
Тут он вдруг задумался и даже жевать перестал.
— А ведь ел, — сказал он вдруг. — Матушка, бывало, угощала меня сладостями и диковинными фруктами, которые тут не растут…
Аг-га!
— У твоей матушки, верно, был дар? — спросила я.
Карл пожал плечами и вернулся к еде.
— Вот и отец так говорил, — беспечно ответил он. — А матушка смеялась и говорила, что этот дар может освоить любой, у кого доброе сердце. Когда она умерла, отец думал, что дар будет у меня. Но ничего такого не произошло.
— Вот почему твой отец злится на тебя!
— Наверное. А может, я правда недостаточно добр, — задумчиво произнес Карл. — Поэтому матушкин дар не достался мне в наследство. Я ведь иногда сержусь на отца…
— А я что, ангел? — хмыкнула я насмешливо. — Откровенно говоря, твоего батюшку я б оприходовала оглоблей поперек спины! Но мне-то холодильничек открылся! Так что, скорее всего, дело не в том, что ты не добр. А в том, что дар открывается только женщине.
Сказала это — и задумалась.
Ведь папаша Якобс мог подумать точно так же! Специально купил меня, чтоб поэкспериментировать! Надо быть тогда осторожнее. Ведь если он узнает, что мне с первого раза удалось открыть его шкафчик, он меня на цепь посадит!
— А мама твоя всегда только еду доставала? — спросила я.
— Нет, не только. Иногда игрушки чудные. А если хотела порадовать отца, то монеты… золотые монеты со дна моря.
Ну, ясно. Якобсу игрушки-то не нужны, ему денег подавай! И живет он, наверное, на то немногое, что осталось о покойной супруги. А бедолагу Карла не пристукнул только потому, что все еще надеется, что в мальчишке проснется дар.
— Ты вот что, — сказала я Карлу решительно. — Бери окорок целиком и ни слова отцу о том, что видел!
— Но я не съем столько, — удивленно произнес Карл, глядя на огромную по его меркам гору мяса.
— А ты постарайся!
— Но я итак ничего бы ему не сказал! — упрямился Карл.
— Чудак человек, — я даже рассмеялась. — Да я просто
