Национальность – одессит - Александр Васильевич Чернобровкин
100
В осеннем полугодии я продолжил исправно посещать лекции и лабораторные и практические занятия. В мае придется сдавать экзамены по пяти предметам, и оценки пойдут в диплом. Надо, чтобы это были «весьма удовлетворительно». Мне захотелось получить диплом первой степени.
После лекции по курсу технической химии я подошел к заслуженному профессору Петриеву. Выглядел Василий Моисеевич не очень хорошо. В конце прошлого года он где-то подхватил туберкулез. Может быть, и раньше болел, сумев залечить, а теперь организм ослаб, начался рецидив.
— Я тут статейку написал о собственном варианте агрегата по производству камфоры. Взял за основу немецкий, добавил кое-что от американского, кое-что свое. Она установлена и работает на химическом заводе «Одесский целлулоид». Выдает процентов на пять больше немецкого и на десять-двенадцать — американского. Не знаю, будет ли это интересно «Записок Новороссийского общества естествоиспытателей»? — рассказал я.
— Без сомнения будет! Давайте! — радостно произнес он.
Я вручил ему рукопись.
— Это новый завод, который строится на окраине неподалеку от сахаро-рафинадного? — поднеся ко рту белый мятый платочек и покашляв глухо, спросил заслуженный профессор.
— Да, — ответил я. — Уже запустили производство камфоры и серной кислоты. Через пару недель будет готов агрегат азотной кислоты, а потом и целлулоидный цех.
— Вы сотрудничаете с ними? — поинтересовался он.
— Компаньон, младший, — поскромничал я. — Буду заведовать там химической лабораторией.
— Я думал, вы посвятите себя науке, — произнес он.
— Одно другому не помешает. Я оговорил условие, что не буду торчать там целый день, пока учусь и если устроюсь преподавателем. К тому же, будет своя лаборатория, и стабильный заработок не помешает, особенно в первое время после окончания университета, — поделился я планами.
— Это точно, — согласился он, вспомнив, судя по выражению лица, что-то грустное, наверное, собственные мытарства, пока не стал ординарным профессором.
Пересекая двор, чтобы попасть на занятия в физическую лабораторию, увидел в месте для курения Игната Картузова, облаченного в студенческую форму и курившего папиросы «Рекорд» по шесть копеек за десять штук, на пачке которых нарисована колесница с кучером, скакавшая по ипподрому. Видимо, выбрал эти не самые дешевые из любви к скачкам.
— Не видел тебя с начала учебного года, думал, ты уже закончил, — обменявшись рукопожатиями, сказал я.
— Еще нет. Надо пересдать государственное право, в мае завалили. Думал, что знаю всё, не стал повторять, а профессор Ренненкампф взъелся на меня, сволочь! Он в друзьях у родителей моих бывших «однопартийцев», — презрительно ухмыляясь, сообщил Игнат Картузов. — Ничего, на этот раз принимать будут другие. Мои покровители договорились.
— Важные люди? — полюбопытствовал я.
— Очень! Один звонок вчера — и мне на сегодня назначили пересдачу! — похвастался он. — И службу мне подыскали на зависть. Я думал в полицию пойти, а они договорились, чтобы меня приняли на обучение в Отдельный корпус жандармов.
— Я слышал, туда только офицеров берут после шести лет службы, — не поверил я.
— Так и было раньше, а сейчас у них стало слишком много работы, набирают и выпускников университетов, но только по рекомендации влиятельных людей, — поведал он.
— Дай угадаю: твои покровители из «Союза русского народа» или «Михаила-архангела»? — решил проверить я свои аналитические способности, вспомнив, что людям присуще кидаться из одной крайности в другую.
Игнат Картузов смутился и засопел.
— Расслабься, они сами по себе, а ты будешь сам по себе. Если не ошибаюсь, жандармам не положено состоять в политических партиях, — произнес я и поинтересовался: — Они знают, что ты раньше был анархистом?
— Нет, — ответил он.
— Это ты думаешь, что нет. Поэтому не ври, а то выгонят сразу: раз соврал — два соврешь. Скажи, что по молодости и глупости примкнул к анархистам, хотелось романтики, приключений, а потом понял, кто они такие, и ушел, несмотря на то, что грозились убить и даже покушались. Жандармы знают, что один битый стоит двух небитых, — посоветовал я.
— Ладно, — как-то не очень уверенно произнес Игнат Картузов, выкинул бычок в каменную урну и произнес решительно: — Пойду сдавать экзамен!
— Ни пуха, ни пера! — пожелал я, как охотнику.
— К черту! — традиционно послал он.
Больше мы не встречались, но от общего знакомого узнал, что Игнат Картузов получил диплом и уехал в Санкт-Петербург. Если пройдет отбор и подготовку, то до тысяча девятьсот семнадцатого года будет жить хорошо, а после, если не сгинет в Гражданской войне, или будет повешен, или окажется в эмиграции.
101
Куяльник уже стал грязевым курортом. На обоих берегах лимана расположены дачи и лечебницы, в которых можно снять номер на любой срок и кошелек. Туда ходит поезд несколько раз в день. Я доехал на пролетке. День был приятный во всех отношениях. На Одессу теплой женской грудью навалилось бабье лето в желто-красном сарафане.
Раньше я бывал только на Пересыпи, которая отделяет Куяльник от моря. Курорт не интересовал меня ни грязями, ни минеральной водой. Мы приезжали в женские общежития, в которых жили работницы многочисленных заводов, расположенных на там. Заходили с риском для жизни через окна второго-третьего этажей, что делало мероприятие намного интереснее, а частенько это был единственный увлекательный момент. Жили девушки по несколько, до шести, человек в комнате, и желания у них не совпадали. Те, кто был без пары, боролись, как умели, за справедливость: так не достанься же ты никому!
Адрес я не знал, зато прохожие без раздумий показывали Павлину, куда надо везти барина. Это был длинный двухэтажный дом с высокими стрельчатыми окнами, рядом с которым находились одноэтажный поменьше для прислуги и конюшня. Территория огорожена черными стальными прутьями-пиками на каменном фундаменте, замысловато скрепленными металлической виноградной лозой с маленькими листочками. Ворота нараспашку, но в проезде стояли два охранника: один красномордый ростом и в плечах
