Сень (СИ) - Номен Квинтус
Что тоже, в принципе, было не особо удивительно: темпы развития Белоруссии были очень высокими и уровень жизни населения там тоже рос очень быстро — быстрее, чем в любой другой республике. А «национализмом» литовцы явно не страдали, да и прекрасно видели, как в Белоруссии хранят «национальные традиции»: в ближайших к Литве районах почти во всех школах были отдельные «литовские» или «польские» классы, печаталось много литературы на литовском и польском языках — так что люди просто «захотели лучшей жизни». И, что очень взбесило некоторых людей за рубежом, они ее получили: за два года на территории области было выстроено шесть только крупных заводов. И организовано почти три десятка театров…
А в Колыванской области (тут кто-то из ведомства Абакумова не удержался от мелкой мести за тысячи погибших в борьбе с «лесными братьями» солдат) был выстроен огромный комбинат, занимающийся переработкой горючих сланцев. От сланцев в качестве топлива пользы было немало, да и сырье для химической промышленности оказалось не лишним. Однако «огромность» комбината объяснялась главным образом тем, что относился он к ведомству Лаврентия Павловича и в качестве основной продукции он выдавал уран…
За пять лет в стране было выстроено уже шесть атомных электростанций, на которых было запущено четырнадцать реакторов, выдававших по пятьсот двадцать мегаватт только электричества. А еще выдававших довольно много тепла, в холодные русские зимы совершенно не лишнего, что позволяло сэкономить много угля (и природного газа) на отоплении, а попутно еще и вкусных и полезных овощей дать в суровую зимнюю пору.
А электричество — его все равно не хватало. Одна электростанция, выстроенная неподалеку от Тюмени, обеспечивала энергией насосы, перекачивающие в Урал воду из Тары и даже из Тобола, а чтобы перекачать два с половиной кубических километра в год, электричества требовалось очень много. Так что четыре реактора там работали с большой пользой: эти кубокилометры в низовьях Урала перекачивались в поля — и средние урожаи под тридцать центнеров с гектара орошаемых полей доказывали, что перекачивались они не напрасно: полтора миллиона гектаров плодороднейших полей врать не будут.
Огромная Катунская ГЭС тоже всю энергию направляла (в сезон, конечно) на орошение, обеспечивая водой уже почти пять миллионов гектаров (но все же из Оби и Иртыша воду нужно было поднимать не на сто с лишним метров, а всего на два десятка).
Однако орошение степей — дело хорошее, но все же выращивать всякое куда как выгоднее там, где орошение особо и не требуется, поэтому — после того, как советское правительство официально признало, что Большой Туркменский канал был огромной ошибкой — огромное внимание стало уделяться развитию нечерноземных областей. Да, там зерна особо много не получить, но ведь не хлебом единым сыт человек. Луга же сена могут много дать, коровок прокормить они в состоянии достаточно — и производство молочных продуктов резко возросло. Иосиф Виссарионович как-то даже поинтересовался у Станислава Густавовича:
— У тебя есть внятные объяснения тому, почему до войны у нас того же сыра производилось раз в десять меньше?
— Не в десять, а в четырнадцать с половиной. И объяснение очень простое: раньше, чтобы прокормить одну корову, мужик должен был вкалывать на сенокосе месяца три в году, а еще пару месяцев сено таскать в хлев. А теперь колхознику нужно полдня посидеть за рулем трактора, получая за это даже больше, чем за три месяца в прошлом: скотина у нас нынче более породистая, молока втрое больше дает… правда и жрет тоже больше, но смотри пункт первый. Опять же, сейчас каждый второй колхоз завел собственный заводик по переработке молока, а это и работа для колхозника в зимний стойловый период, и доходы немалые из-за продажи готовых продуктов. Я тут как-то зашел в магазин — так народ ругается, что сыра из какого-то колхоза из-под Воронежа мало заводят, приходится людям жрать обычный Костромской…
— Если люди выбирают что повкуснее, это уже радует.
— Как Таня и говорила: после того, как рынок будет насыщен количественно, начнется социалистическая конкуренция и борьба за качество.
— Ты с ней сейчас много общаешься…
— Ну да, по сравнению с вами много. Раз в шесть в год выходит, да и то она меня через раз просто выгоняет.
— А ты у нее спроси, почему она больше не хочет для блага страны работать?
— Да работает она, не покладая рук работает! Просто сейчас результаты этой работы не так заметны.
— А ты все равно спроси. Вдруг она еще что-то полезное предложить сможет? У нее же опыт многих поколений есть, вдруг что-то вспомнит…
Осенью шестьдесят пятого, когда Слава все же попробовал поинтересоваться у Тани насчет «новых воспоминаний», она, устало откинувшись в кресле после очередного «конвейера», ответила просто:
— Вы все не совсем правильно воспринимаете. В смысле, то, что я сделала. На самом деле я ничего особенного именно в советской экономике не сотворила, просто слегка ускорила и без того происходящие процессы. Вы именно это и заметили…
— Ну да, бомбу мы без тебя сделали, электростанции атомные, в космос без тебя полетели… а ты вообще просто рядом стояла и глазками лупала.
— Слава, ну пойми ты наконец: я просто помогла ускорить уже происходящие процессы. Люди стали быстрее работать — но не потому, что производительность как бы поднялась, а потому что они стали работать в полтора раза больше. И пенсионеры к работе вернулись — так что вся моя заслуга заключается в том, что скорость развития, скорость создания всего в стране увеличилась.
— Примерно на семьдесят восемь процентов…
— Вот, ты и сам посчитать это смог. И обрати особое внимание: я всего лишь дала людям возможность работать больше, а работать столько они сами стали, никто их не заставлял. Потому что при социализме, при сталинском социализме, если хочешь, каждый человек получает по результатам своего труда. Больше поработал — больше получил.
— Но сейчас этот ресурс мы почти исчерпали…
— Или лучше поработал — больше получил. А так как народ в основном состоит не из законченных идиотов, все это уже прекрасно поняли. На том же ВАЗе сколько всяких автоматов придумали, что при той же численности, что и в пятидесятом, в Вязниках выпускают автомобилей втрое больше, причем и автомобили — не ровня тем, что раньше делались. Людям выгодно работать лучше, выгодно придумывать, как им лучше работать — и они уже ко мне не приходят, чтобы решить мелкие производственные проблемы, сами все делают. Я поначалу лишь помогала им правильно пользоваться действующими законами… ну и убирала тех, кто это делать мешал…
— А сейчас тоже убираешь?
— А сейчас люди таких сами убирают, причем не физически, а опять-таки по закону. Ты вспомни, сколько любителей все позапрещать пропало с горизонта после того, как Иосиф Виссарионович принял постановление, что ответственность партийца увеличивается вдвое по сравнению с беспартийным нарушителем закона?
— Запугиваешь?
— Тебя? Тебя только пинком запугать можно.
— Но-но, не надо! Я и так тебе верю.
— Молодец, возьми с полки пирожок. А когда планировать развитие на ближайшее будущее соберешься, учти, что скоро пойдет волна трудовых ресурсов с послевоенного поколения.
— Думаешь, я статистику забыл уже? Я всех этих детишек уже который год со всех сторон обсчитываю! На них одной обуви ушло… не говоря о тетрадках…
— А я не про это. Эти молодые ребята про войну сами ничего не помнят, да и родители им рассказывают немного. В особенности матери-одиночки, а у них детей-то на выданье под восемь миллионов…
— Одиннадцать с половиной, если очень грубо округлить.
— Тебе виднее сколько. Но на них нужно обращать особое внимание в части пропаганды, а ленивые партийцы в этом плане вконец обленились. Изыщи средств на книжки нужные многомиллионными тиражами издаваемые, фильмы патриотические — и отдельно подумай, как к этой финансовой реке не дать присосаться разным мразям. А то снимают вроде фильм за советскую власть — а по сути явная агитка против. Потому что патриотизм превращается в них в издевку над здравым смыслом.
