Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин
Он поднял левую руку и быстро взглянул на запястье.
— Тринадцать тридцать семь. У меня в руках ракетница, я посмотрел на время и поднял ее к небу. В этот момент раздался взрыв.
Жуткое молчание воцарилось в ледяном кабинете.
Наконец голос с хрипотцой сказал:
— Да, судя по засекреченному докладу командира части, так все и было. Взорвалась граната, похищенная из оружейной комнаты одним из учеников. И если бы вы не вернулись, его бы отдали под трибунал.
— Так мы вернулись… — с легким торжеством сказал Виктор.
— Не обольщайся, Шаров. Вы вернулись только потому, что помогли себе сами. С моей помощью. И прямо сейчас и здесь вы должны решить, что делать. Или поверить во все это и броситься на помощь группе ребят, попавшей в ужасный сорок первый год, или арестовать меня и передать властям.
Виктор и Шаров переглянулись. Шаров как полицейский задал первый интересовавший его вопрос:
— Тебе-то это зачем? Даже если предположить, что весь этот бред — правда, какая тебе с этого польза?
В окно ударил сильный порыв ветра, стекло завибрировало. Виктор вздрогнул.
Мужчина в кресле положил руки на подлокотники, вздохнул и медленно поднялся, повернувшись к мужчинам. Теперь лицо доктора стало отчетливо видно — света от яркого фонаря за окном как раз хватало, чтобы очертить тонкие бесстрастные черты с притягивающим гипнотическим взглядом.
Виктор поежился. Сколько раз он видел этого человека перед собой, но даже и в мыслях не возникало, что это и есть тот самый Моцарт. Сколько историй, болезненных, жестоких, странных и безумных поведал он, проходя сеансы гипноза и психотерапии, не утаивая ничего — потому что так нужно было для его же, Виктора пользы. Сколько? Он не помнил. Вероятно, этот человек знал его жизнь лучше, чем он сам.
Быстро взглянув на Шарова, Виктор понял, что полицейский переживает те же противоречивые чувства и думает о том же самом. Волевой подбородок майора медленно опускался и поднимался, словно Шаров подсчитывал все те дни, когда ложился на кушетку и рассказывал, рассказывал, рассказывал — а потом забывался и проходило долгожданное облегчение, освобождение от гнетущей тяжести и какой-то странной недосказанности, незавершенности и зыбкости всей его жизни.
— Я — помимо прочего, господин майор, — произнес медленно доктор, — еще и ученый. И любопытство ученого тянет меня туда, куда никто еще не заходил. Когда я впервые услышал историю Вити, я не поверил своим ушам. Ведь я знал его отца. Более того, я даже… — тут мужчина осекся, увидев пылающий взгляд Виктора, но через мгновение продолжил: — … я подумал, что это классическая шизофрения. Галлюцинации, бред, вызванные тяжелой утратой. Но… когда он рассказал мне про стадион, про ставки, про бегуна, который… — Доктор посмотрел на Шарова, — который по всем законам должен был прийти первым, я понял, что тут что-то нечисто. В конце концов, я предположил, что часть этого бреда может быть… правдой. И связь с будущим в каком бы виде это не происходило, могла мне помочь. Конечно! — доктор вскинул руки к высокому потолку так резко, что Виктор с полицейским отшатнулись. — Вы только представьте, какие это сулит возможности! Впрочем, — он оглядел свой кабинет, — часть этих возможностей, которые я смог реализовать, вы можете наблюдать.
— Ты чертов маньяк, — процедил Шаров.
— Не отрицаю, — почти весело заявил доктор. — У меня есть определенные наклонности не слишком, так сказать, поощряемые обществом. Но кто из нас не без греха? А, Шаров? Ты разве не избивал до полусмерти задержанных в дальней комнате своего опорняка? Не обирал их до нитки? Не фабриковал дела, когда нужно было сделать план?
Шаров поежился, лицо его посуровело.
— Не твое дело, скотина… Руки за спину или я…
— Ведь я знал, что вы придете.
Шаров замер, глядя на доктора, скрестившего руки на груди.
— Да-да. И дело даже не в том, что я вам просто внушил это. В конце концов, вы люди свободные, обладаете до известной степени свободой воли. Дело в том, что в тот день вы спаслись. Вы выбрались оттуда, понимаете?
Шаров с Виктором переглянулись.
— И что? Понятно, что мы выбрались, иначе бы тут не стояли.
Впрочем, Шаров говорил это неуверенно, по лицу было видно, что он не совсем понимает, о чем речь.
Доктор усмехнулся.
— Не-ет! Сами по себе вы не могли оттуда выйти. Вам помогли.
— Кто? — спросил дрожащим от холода голосом Виктор.
— Я вам помог.
Это заявление Шаров уже не смог вынести и двинулся на доктора, но тот не шелохнулся.
— Об этом мне рассказал Витя в тот вечер, когда нашли вашу группу, чумазую, исхудавшую, голодную и страшную. Вы словно на войне побывали. Витя был в бреду, мне позвонила… Ольга Викторовна, она должна была привезти мальчика на сеанс, но тут все это случилось. Зная, что я хороший специалист по психическим травмам, к тому же работал в горячих точках и знал его отца, она попросила меня срочно приехать и осмотреть ребенка. Что я и сделал. Разумеется, в рассказы ребят, конечно, никто не поверил. Оставался Шаров, он все помнил и это была проблема для официальной медицины. Разумеется, ни о каком спорте речи уже не шло и его определили в милицейский вуз, где он стал испытывать огромные проблемы. Я следил за твоей учебой и разумеется, мне ничего не стоило подойти к некоторым преподавателям и посоветовать молодому человеку обратиться к психотерапевту. Бесплатно, по знакомству. Что они и сделали с большим удовольствием, потому что никому не хотелось видеть у себя на парах падающего в обмороки и рассказывающего дикие истории студента — будущего следователя.
Постепенно в ходе наших лечебных сессий мне удалось вытеснить воспоминания Шарова, именно поэтому ты ничего и не помнишь. Слишком все это было болезненно. Не по причине, что там произошло что-то ужасное, хотя и это тоже, а просто сами представьте — молодой следователь вдруг начинает говорить совершенно крамольные вещи, что он, мол, побывал в сорок первом году. Куда отправят такого следователя? Разумеется, в дурдом. Я знаю, что случилось с вами и как вам помочь, потому что вы сами мне об этом рассказали. И если вы не верите мне до сих пор, то… — он поднял руку и показал в темный угол, где стояла почти незаметная черная кушетка. — Прямо сейчас я могу вам это доказать. Но вы
