Чердынец - taramans
Как будто услышал Дашкин голос: «Годы идут, люди меняются. Вот и я думала, что ты наконец-то повзрослеешь, остепенишься… Тебе уже за пятьдесят, а ты все такой же! Все скачешь по чужим койкам! Тебя — только могила исправит! Устала я, устала! Все… надоело…».
«Только девчонкам я не скажу, что обязательно найду ее! Здесь найду! Через несколько лет! И своих ошибок — повторять — не буду… У меня не будет других женщин? Нет… все же будут… думаю. Я же не монах! Но — что по-другому буду себя вести — это точно!».
Мы — помолчали. И я, и девчонки.
Потом Катька фыркнула:
— Я же тебе говорила, Кузнецова — кобель он! И даже любовь свою не сохранил, придурок!
«Вот спасибо, Катерина Иванна! Поправила настроение! Хотя… а в чем она не права? Права ведь, признайся?».
— Знаешь, Катюшка… Есть такая поговорка — если человека назвать сто раз свиньей, на сто первый раз — он хрюкнет! — «хотите, чтобы я был кобелем? Окей, буду! Вот вас сейчас и…. Так, стоп! Что-то меня заносит! Узбагойзя, придурок!».
Светка молчала, смотрела на меня:
— Ну что ты, Катюшка… Он ведь все равно хороший.
— Вот ведь, Светка! Вот что ты за… Ладно, все, прекратили, — Катрин махнула рукой, — слушай… а ведь я знаю, где у родителей еще коньяк стоит! Кто будет чай с коньяком?
— Кать! А откуда у нас коньяк-то? Тот — Слуцкий принес, а еще — откуда? — я удивился. Батя если изредка и выпивает рюмку-другую с устатку за ужином, то — водки.
— Да я откуда знаю?! Знаю, что есть и все! Ну! Кому чаю еще налить?
И я и Светка — согласились. Только мне показалось, что Катюшка коньяка чуток больше плеснула. На вкус вроде — побольше концентрация в чае получилась. В голове даже чуть зашумело…
Катрин продолжала удовлетворять свое любопытство:
— А вот… вчера ты сказал, что ну… вот так руками можно… а еще — губами и языком. Это… как это? Прямо вот «там»! — губами и языком? А разве — не противно это? Это же… ф-ф-фу-у-у-у…
— Катюшка! Вот ты сейчас себя ведешь так, как будто — это ты ребенок! Вот сама представь — ты очень любишь человека… Да даже и не любишь. Просто — он тебе очень нравится, очень! И что — такому человеку сделать приятное… тебя это остановит? Ну — не знаю… Меня вот — нет! Наоборот, когда человек нравится и такими ласками доводишь его… до оргазма. Так это же — и у самого… у тебя, то есть… ну — эйфория! Ты же видишь, как ему хорошо! Это же — кайф!
Катька задумалась, а Светка сидела, широко открыв глаза от услышанного и была… так говорят: от щек — хоть прикуривай!
— Когда мужчина и женщина — нравятся друг другу… они же оба могут так ласкать партнера. И он, и она.
Вот только что казалось, что Светки открывать глаза шире — уже некуда. Ан нет! Есть куда, ага! А вот Катька как-то… уже довольно спокойно отнеслась к услышанному, задумчиво.
— Вот не поверю, чтобы вы ничего про такое — не слышали. Все равно же, кто-то из подруг, пусть старших, или знакомых — что-то такое говорил, рассказывал, хоть мельком.
Светка встрепенулась, хотела что-то сказать, но Катька жестом остановила ее.
Ха! А девчонкам-то — тоже «захорошело», и теперь понять — от чего у них румянец больше: от коньяка или разговоров — уже сложно!
— Ну ладно! Ты — Светку-то лечить будешь?
— Конечно! Светуля! Ты как — готова?
Светка засмеялась, потом — глядя мне в глаза:
— Юр! Только вот мы с Катей договорились, что она… ну в общем… она здесь побудет.
Опять удивили!
— А ты как же — стесняться не будешь?
— Буду… только ты, я думаю, мне стеснение это… тоже, как и боль снимешь. Я же в прошлый раз и не понимала, где я, кто вокруг — так вот хорошо было.
Ага… нет — что-то коньяк как-то подействовал… чересчур. Или это — не коньяк был? Да нет… вроде бы… на коньяк было похоже! А может — это какая-то баб-Дусина настойка? У нее там градусов — куда как больше, чем в магазинном коньяке. А тогда — зачем Катька это сделала? Стресс снять? В голове — приятный шум… и ноги что-то — вяловатые стали.
Вот о чем я сейчас… а, да! Определяю ли я сейчас Катьку и Светку — как малолеток, что для шестидесятилетнего мужика — табу?! Ведь я же нормальным мужиком был, не извращугой каким-нибудь, не педофилом!
Хрен там… никакими малолетками они для меня сейчас — не определяются! А почему? Стал ли я Гумбертом-Гумбертом? Да вроде бы нет. Или это все же есть… такое неотчетливое даже для себя самого понимание, что мне сейчас… точнее — моему телу — двенадцать. Черт ногу сломит, в этой психологии! Или это уже — психиатрия?
Вот кто такая малолетка для мужика? Малолетка — это точно лет до тринадцати-четырнадцати. Вот уже пятнадцатилетняя девчонка — там уже не так все явно. Есть такие восьмиклассницы, что просто — ой!
То есть, примерно так — есть двадцатипятилетний молодой мужик. Есть малолетка… лет тринадцати-четырнадцати… Табу? Однозначно! А если ей шестнадцать? Тут — уже не все так ясно. То есть разрыв в возрасте — лет десять. Воспринимает ли тридцатилетний мужик двадцатилетнюю девушку — как малолетку? Да — с чего бы?! То есть, я — шестидесятилетний, никак не мог воспринимать женщину на десять лет младше — как малолетку. Так? Ну — конечно! Там для меня — тридцатипяти-сорокалетние женщины — были самый смак! И даже двадцатипятилетние знакомые были, ага! Получается… где-то затык.
Но все равно, встречая тогда в книжках размышления попаданцев, бывших пожилых людей, о том, что для них — пятнадцатилетние девчонки представляются малолетками, пусть даже им самим сейчас было лет по пятнадцать… Я как-то думал — хрень это! Не может такого быть! Видать комплексы какие-то у попаданца были! Или — у автора? Или нет… Что-то меня несет куда-то… Коньяк этот, Катькин!
Помню, где-то в Уренгое, ожидая лётной погоды и
