Зимние ходоки - Лео Сухов
Я ошибся… Там, где перекатывалась вода, был не брод, а порог. Вода неслась стремительно, и глубина была приличная. Зато дальше, на месте слияния одной речки с другой, образовалась отмель. Вот там-то и можно было перебраться.
Караван устремился к спасению, пытаясь не терять больше ни минуты. Фургоны трясло и подкидывало на ухабах, а колеса и оси скрипели так, будто собирались вот прямо сейчас развалиться. А в табунах недовольно ревели баги, подгоняемые пастухами.
Да! Мы взяли с собой всех, кого удалось прикормить. Увы, не всех я сумел пока объездить. И не все разрешали впрягать себя в фургоны. Но оставлять таких животных я не хотел… Ни одного! Их и так на севере было мало. А кто знает, что ждёт нас в будущем…
Радуясь тому, что баги охотно шли на контакт с людьми, мы утащили больше этих животных, чем надо. Гнали с собой табуны, как настоящие кочевники. Жадность — грех. Но никто из нас это жадностью не считал. Это была запасливость!
Первые телеги ворвались в воду на переправе, поднимая тучи брызг. В телегах отчаянно ругались мужчины, и визжали женщины. Я сам, получив брызгами в лицо, еле сдержал крик! Вода была и в самом деле ледяная!.. Но отряды врага уже показались на глаза. Японцы торопливо бежали к нам — и явно не с целью сказать: «Кон ни чи ва!». Уж больно хари у них суровые были, насколько я смог рассмотреть… А я на зрение никогда не жаловался, даже до отправки на эту планету.
Счастье, что переправа была широкой. Наш караван перебрался через реку раньше, чем враги сумели нас догнать. Часть японцев тоже кинулась к броду, а часть — в сторону. И мы не сразу разгадали их манёвр.
А когда разгадали, было поздно…
Мы оказались не совсем на берегу, а на вытянутой каменистой косе, и это был единственный доступный нам островок твёрдой почвы… Чтобы пройти дальше и полноценно выбраться на другой берег, пришлось бы преодолеть второе, почти пересохшее русло реки с песчаным дном. Но стоило туда сунуться одной из телег, как она просто завязла в песке!.. И как баги ни бились — вытянуть её не могли. Сами чуть в песок не ушли, бедняги…
Чтобы добраться до цели, мы должны были ехать по косе дальше — туда, где она к этому берегу примыкала. Но пока мы разворачивались, пока возились с застрявшей телегой, хитрые японцы перекрыли нам этот выход…
Мы сбились плотной толпой на каменистой косе, отгородившись от врага телегами и укрыв за ними людей и багов. Но дальше двигаться было некуда! Мы попали в ловушку. И пусть за телегами, прикрывшись щитами, мы были защищены от болтов, но японцы отлично видели наше безвыходное положение. И уже никуда не спешили.
Два часа они старательно по нам стреляли. Нечасто. Работало всего два десятка стрелков. Но за эти два часа все мы осознали: выхода нет. Среди людей уже гуляли шепотки о том, что лучше нам отдать этим грабителям всё, что есть — лишь бы дали уйти. А кто-то предложил даже поделиться с ними багами!..
Я это услышал… И рявкнул так, что разом заткнул всех умников. Вот только пройдёт ещё немного времени, и — я точно знаю! — эти разговоры начнутся вновь…
— Если эти svolochi пойдут на переговоры и предложат сдаться, тебя… Как это? Свергнут! — мрачно поделился со мной своими соображениями отец Фёдор.
— Без тебя знаю… — буркнул я.
Отчасти, я сам был виноват в этом положении дел. Слишком долго мы шли. Слишком устали люди. И атака японцев стала последней соломинкой, после которой у верблюда подломились ноги. Но отдавать багов? К черту всё! Мне легче самому их зарезать, и будь что будет!
И снова отец Фёдор как в воду глядел… Вечером среди японцев наметилось шевеление. И вскоре к берегу подошёл суровый воин в деревянных доспехах. Он достал рупор — металлический, к слову — и начал кричать в него на английском:
— Меня зовут Нэо Мураяма! Я командир этих воинов! Кто ваш главный?
Ничего не оставалось, как взобраться на телегу. И орать, не имея рупора, в ладошки, попутно срывая горло:
— Меня зовут Джошуа Петерсон! Я глава этих людей! Что вам надо?
— Мы давно вас заметили! — заявил в рупор Мураяма. — Вы прошли по нашим землям, не заплатив! Мы требуем заплатить пошлину в размере десятой части вашего имущества! И штраф в размере ещё трети имущества! И тогда мы отпустим вас!
— Вот подлец! Прости, Господи… — покачал головой отец Фёдор.
— Ну… Ситуация у нас и впрямь так себе! — расстроился Балард. — Имеет право…
— А ну тихо! — попросил я, обернувшись.
Люди в караване смотрели на меня, и в их глазах читались надежда и страх. Причём страха было явно больше… А вот надежда была какая-то призрачная. Мои люди, которых я провёл от самого ледника, уже давно разуверились в счастливом будущем…
— Что скажешь, Петерсон⁈ — крикнул неугомонный Мураяма.
А я вот не знал, что дальше делать. И попросил хотя бы об отсрочке:
— Дайте нам время подумать!
— Не о чем думать! — отрезал японец. — Вы нарушили…
Хлопок был такой тихий, что я его едва расслышал. Даже в первую секунду подумал — может, кто-то из моих что-то уронил?.. Но уши меня не подвели: неподалёку кто-то выстрелил из винтовки.
А результат был у Мураямы прямо на лице написан.
Точнее, посреди лба…
Командира японцев качнуло на солдата, стоявшего за ним, и тот начал активно ругаться на своём, на японском. А когда труп Мураямы упал на землю, стала понятна и причина ругани. Это входное отверстие было аккуратным, а вот на выходе….
Забрызгало троих японцев, стоявших позади.
Я хотел было крикнуть, что это не я стрелял… Что у нас даже мушкета нет…
Но не успел. С другого берега захлопали новые выстрелы, выбивая тех японцев, которые неосторожно высунулись из укрытий, чтобы глянуть на труп Мураямы.
— Там! Из-за грибов! — указал отец Фёдор на небольшую рощу местных растений.
Но я уже и сам видел, что стреляют оттуда… Это от винтовок дыма почти не было. А всякие мушкеты создали серый шлейф, как от костра с сырыми дровами.
— Часть повозок на другую сторону! — распорядился я, хотя прекрасно понимал, что от огнестрела это нас не спасёт.
Но пусть у моих
