Возраст – преимущество - Мишин Виктор Сергеевич

– А сам?

– И я ребенок, – понурив голову, ответил я. – Если бы все тот же Матвеич не подоспел, меня бы там и положили. Зарвался. Иван ваш, как ангел-хранитель мой, второй раз вытащил.

– У Ивана Матвеевича сын был, как ты, такой же, десять лет ему было…

– Я старше, – перебил я командира.

– Ненамного. Немцы его, когда отца искали, вместе с матерью в доме сожгли. Еще в начале войны.

– Жутко, – встряхнулся я, представив себе такое.

– Так почему ты, мальчик по сути, полез в самое пекло? Я понимаю, что ты какой-то инструктор, не понимаю, как ты им стал, и почему считал, что сможешь справиться в одиночку.

– Извините, товарищи командиры, ответят из Центра, дадут добро, расскажу всю свою жизнь, идет? – улыбнулся я.

– Ладно, иди, на довольствие тебя поставили, но занять тебя пока ничем не могу, так как ничего о тебе не знаю, – подытожил командир отряда.

– Если нужно, – решил я чуть приоткрыть тайну, – могу потренировать немецкий, если есть с кем?

– Хорошо знаешь? – заинтересовался комиссар.

– Как немец, – вновь загадочно ответил я.

– Есть у нас один товарищ, тоже на немецком, как на родном, в город ушел недавно, редко, но появляется в отряде.

– Под немца работает? – Елки-иголки, ведь они о Николае Ивановиче говорят! Эх, как бы его предупредить теперь… Сколько он пользы еще сможет принести, если жив останется. Так, задача номер один, Кузнецов должен жить!

– Мы и так тебе много сказали, – ответил начштаба. – Иди пока, позовем.

Я прошелся по расположению, вновь нашел Анну, поболтал с ней, она же отвела меня к их местному, партизанскому доктору. Тот аккуратно снял мне бинты, обработал раны и хотел было чем-то их намазать, но я вовремя вспомнил о мази тети Капы, как раз, наверное, на один раз осталось, и попросил намазать ей.

– Ты и есть наш новенький, который мальчуганом уже врагов режет чище любого взрослого? – завел разговор доктор. Интеллигентного вида молодой парень, скорее всего, студент. Кудрявые волосы, очки, глаза за стеклами большие, худой как палка, вон, кадык как выпирает.

– Наверное, – уклончиво ответил я.

– Смотрю, не один доктор уже на тебе автографы оставил, – бывший студент указал пальцем на мою спину, пока я одевался.

– Есть такое, не знаю и почему, но всякое дерьмо в меня летит с первого дня войны, больше лечился, чем воевал.

– Не рано?

– Что? – не понял я.

– Воевать-то?

– В самый раз, – отрезал я. – А вы почему не в институте?

– Ушел, посчитал нужным быть здесь, тут нужнее.

– Вот и я, выходит, на войне нужнее.

– Ты ж ребенок?! – глаза от моего ответа у студента стали еще шире.

– Думаете? – и я взглянул на него так, как умел иногда глядеть. Даже у Малыша в Сталинграде, как он сам признавался, мурашки иногда бежали по спине от моего взгляда. Доктор-студент отшатнулся, задел лампу на столе и чуть не перевернул вместе со столом. Сам-то еще молодой пацан, а строит из себя опытного вояку.

– Захар? – позвала меня Анна от входа в палатку врача.

– Иду, – ответил я, меняя выражение лица, – спасибо, доктор.

– Всего хорошего, – тихо ответил врач.

Девушка отвела меня на этот раз к кухне, поел немного каши, не хотелось как-то, затем увидел мальчишек. Это были дети кого-то из партизан, и они, разумеется, решили со мной зазнакомиться. Я как-то еще не попадал здесь в такие ситуации и несколько растерялся. Это я со взрослыми легко, я ж и сам взрослый мужик в теле ребенка, а вот с детьми.

– Привет, я Михась, – первым поздоровался и протянул руку парнишка лет двенадцати, светловолосый, с голубыми глазами, лицо улыбающееся и открытое. Какая, наверное, разница между нами, если со стороны смотреть. У меня и тело тренированное, и рост выше большинства одногодок, да и выражение лица совсем иное. Интересно даже, что обо мне думают люди, когда разглядывают?

– И вам привет, – ответил я, обведя взглядом всех, кто подошел к нам с Анной. Было мальчишек трое, этот, что поздоровался первым, на вид был самым старшим из них. Двое других лет десяти, один на цыганенка похож, из Молдавии, что ли? Приглядевшись к нему, решил, что ему еще меньше, лет девять, а то и восемь всего. Второй же здорово был похож на Михася, только возрастом младше. Мальчишки были одеты по-разному, но на головах у всех троих советские пилотки, даже со звездочками. А вот на ногах какие-то опорки. О, блин, да это ж лапти! Мать моя женщина, чего, правду в книге писали, что ли? Читал в будущем в книге самого Медведева, как у них боец в отряде здорово лапти плел, выходит, не придумал.

– Ты откуда к нам пришел? – спросил самый младший, как я решил, молдаванин.

– Из лесу вестимо, – хмыкнул я. – Шучу. Да где я только не был, ребята.

– На фронте был? – вновь подал голос старший, Михась. Ему очень хотелось казаться старше, чем есть, но выходило смешно.

– Да, немного, недели две, – кивнул я.

– А чего как мало? – вновь молдаванин.

– Хватило и этого, чтобы в госпитале чуть не полгода пролежать, – хмыкнул я. – Немцы не деревянные истуканы, тоже стрелять умеют.

– Ранили? – опять Михась.

– Если бы один раз, – улыбка сошла с моих губ. – Тяжело на фронте, ребятки, очень тяжело.

Вопросы как-то и кончились, мы с Анной попрощались с детьми, махнув по-дружески, и продолжили путь. Аня показывала мне лагерь, раз не запретили такого, значит, хоть какая-то вера, но все же есть, а это уже совсем другое дело. Время пролетело очень быстро, останавливались перед каждым человеком, кто встречался на пути, здоровались и знакомились. Как потемнело, даже и не заметил. Места в шатре хватало, оказалось, что он на четверых, но двое в дозоре, так что мы ночевали лишь с одним солдатом. Паренек лет двадцати, двадцати двух, тонкие усики под носом, бриться начал, наверное, совсем недавно. Парня звали Юриком, он протянул руку для знакомства, задав пару дежурных вопросов, предложил ложиться спать, так как ему рано вставать. А уже в пять утра к нам кто-то пришел и, забрав Юрика, оставил меня в одиночестве.

Утром проснулся от шума и суеты где-то поблизости. Вылез из палатки и удивился, ничего не боятся, или считают себя в безопасности? Вокруг сновали туда-сюда различные люди, мужчины, как в форме, так и в телогрейках, женщины в таких же телогрейках, но вдобавок в юбках. Я всегда думал, что партизаны сидят как мыши под веником, а тут жизнь кипит, как в городе.

– Товарищ сержант? – услышал я слева и повернул голову. Точно, ко мне обращаются. Передо мной стоял молодой парень, в такой же телогрейке, как у многих, и с винтовкой за плечом. Лицо его было серьезным, он точно не прикалывался надо мной.

– Это вы мне? – все же решил спросить я.

– Да, товарищ комиссар просил вас прибыть к нему в палатку, как только оправитесь.

– В смысле? – не понял я.

– Ну, вы же только проснулись, оправляйтесь скорее, вас ждут.

– Извините, товарищ боец, почему вы так официально обращаетесь? – как-то коробило меня, парень ведь старше меня, причем намного.

– Как приказали, так и обращаюсь, товарищ сержант, – четко отчеканил партизан и спросил разрешения быть свободным.

– Конечно, идите, – кивнул я. Даже не по себе как-то, стоит боец, раза в два меня старше и рапортует…

Сходил до отхожего места, потом умылся и побрел к палатке комиссара. Тут стоял часовой, тот же парень, что и приходил за мной.

– Можно? – спросил я у него.

– Да, проходите, вас ждут.

Внутри было накурено, командиры толковали о чем-то, но, когда я вошел, поморщившись от дыма, отвлеклись.

– Радио было под утро.

– И вам с добрым утром, – наклонил голову я.

– Тебе привет от полковника Рыкова, – командир отряда уставился на меня, пытаясь… даже не знаю и что, подловить на эмоциях?

– Жив, значит, Егор Степанович, – улыбнулся я, – хорошо. Полковником стал, где он теперь? На юг с армией пошел или перевели?

– А где был? – продолжали терзать меня партизаны.

– Там же, где и я, хоть я и недолго там пробыл.