Фарватер Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович

Второе — тоже неплохо, одежда в обтяжку уже к октябрю станет Лисе и Пантере не вполне удобной.

И дамы постарались сделать одежду на ливийский манер, но красивой. Рисовали, кроили, шили, мерили, опять шили. И получилось, что получилось. Вот только повода надеть не находилось. А известно, что критерий истины — опыт, практика. Гарантий, что прямо после турнира махнём в Триполи, не было, но шансы я расценивал высоко. Оказалось, не зря. И не зря наряды занимают дефицитное место в чемоданах.

Но всегда есть возможность улучшить хорошее. Японский путь — шаг за шагом от хорошего к отличному. И потому дамы, используя швейцарские материалы, желают что-то подправить. Им виднее.

А я прошел к себе. Мне тоже нужно кое-что подправить. В заметке для «Фольксштимме». Пишу, да. Отсюда до Вены почта идет один день. Вечером брошу в ящик, завтра утром получат. Хорошо устроились буржуи. Но я не завидую.

У нас, у советских — разделение труда. Таль пишет в «Известия» и в рижскую прессу. Смыслов — в «Труд», Петросян — в «Советский Спорт» и шахматную газету «64». Лиса — в «Комсомолку» и «Морнинг Стар», Пантера — в «Правду» и «Дейли Уорлд», Антон — в чернозёмский «Молодой Коммунар». А я — в «Советскую Культуру», «Фольксштимме» и «Канадиан Трибьюн». Пропаганда советских шахмат в мировом масштабе.

Положим, не только и не столько шахмат. Просто чтобы читатели в Австрии, Великобритании, Канаде, Соединенных Штатах Америки и прочих швециях знали, что вот живёт такой Михаил Чижик. Привыкали к этому. Тиражи коммунистической прессы невелики, но помимо коммунистов её будут читать и шахматисты, а их, шахматистов, много. Особенно любителей, играющих слабо, но игрою интересующихся. Для них, любителей, я и разбираю партии простым и доступным способом. Чтобы понимали и применяли полученные знания за доской. Где-нибудь в парке, с добрым знакомым. А потом и знакомому расскажут о Чижике. Том самом Чижике, победителе Фишера.

Наши великие чемпионы за границей известны поскольку-постольку. Мол, в таинственной России живут таинственные Кронштейны, отдающие незаурядные таланты на службу КаГеБе, а в перерыве играющие в турнирах. Но мало кто знает в лицо Ботвинника или Петросяна. Опубликуют разок портретик невразумительного качества, да и всё. Нет, это не дело. Чемпионов должны знать миллионы! Не в Союзе, в Союзе-то знают, но во всем мире.

Зачем? Затем!

В дверь постучали.

Вошел коридорный с подносом. На подносе кремовый конверт. Почтовый, но узкий, заграничный. А каким же ему быть, если я — в Швейцарии?

Коридорный, получив франк, удалился.

Конверт я осмотрел. Пахнет — слабо — духами, похожими на «Красную Москву», но не идентичными ей. И в верхнем левом углу конверта корона, вернее, коронка. Баронская. Должно быть, от бабушки письмо. Адресовано мне, господину Мишелю Чижику (Michelle Chizzick). Но без города, улицы, дома. Как дошло?

Я открыл конверт. Внутри листок, на котором каллиграфически выведено:

Summertime and the livin’ is easy,

Fish are jumpin’, and the cotton is high.

Oh your daddy’s rich, and your ma is good lookin’,

So hush, little baby, don’ yo’ cry

Та ария, которую мы сегодня пели.

И всё. Ни слова больше.

Что бы это значило?

Бабушка приглядывает за тобой?

Или дает знать, что кто-то приглядывает?

Да и бабушка ли она? Я даже имени её не знаю. И отчества не знаю. Знаю лишь с её слов, что она урожденная Соколова-Бельская, вышла замуж за красного комбрига Кузнецова, которого убили во время чисток, потом — за барона Тольтца, который умер сам — и всё.

И вот новая шарада. Ребус. Этюд Рети.

Снова стук в дверь.

На этот раз Тигран Вартанович. С женой. Они тоже живут в этой гостинице. И тоже в лучшем номере.

— Вы свободны, Михаил?

— Как всякий советский человек. Рожденный свободным, живущий свободным, и умру, верно, тоже свободным.

— Понятно, понятно. У нас тут маленькая проблемка, и, быть может, вы, Михаил, посоветуете…

— Вы проходите, присаживайтесь. Хотите минералки? Крепче ничего не держу.

И я налил всем троим минеральной воды. Местной, «Ксавье», с низкой минерализацией. То, что нужно.

— После турнира я хочу лечь на обследование. Что-то желудок беспокоит. Несильно, иногда, но беспокоит. И Рона Яковлевна настаивает — обследуйся, да обследуйся, — он посмотрел на жену.

Рона Яковлевна кивнула.

— Я хочу обследоваться у нас. В Кремлёвке. А жена думает, что лучше здесь, раз уж выдалась возможность. В Швейцарии. Может быть, вы подскажете?

Ну да, ну да. Тигран Вартанович прекрасно понимает, что ничего подсказать я не могу. Я не работал в швейцарских клиниках. Я не работал в Кремлёвке. Я вообще не врач, я только учусь. Но делать выбор — и принимать ответственность за выбор — не хочется. Хочется, чтобы это сделал кто-то еще. И подсказал, и принял ответственность.

Я посмотрел на Петросяна. Он, хотя давно уже москвич, кухню, судя по глазам, предпочитает кавказскую. Шашлык, знаменитый коньяк, лобио, сациви — да мало ли на Кавказе вкусных вещей? Много, и это хорошо.

Но желудок… Да, и желудок, и печень, и много чего ещё.

— Пообследоваться, думаю, не помешает. А где обследоваться… Человек везде человек. Что здесь хорошо, так это организация. За три дня сделают то, что в Москве займет три недели. Вас же в Москве будет не абы кто смотреть, а светило. Светила же люди занятые — то одно, то другое, то симпозиум, то собрание… А тут — обыкновенный специалист. У него — протоколы лечения. Там, где светило раздумывает, специалист знает: необходимо провести то-то, то-то и то-то. И проведут быстро. Сегодня же, или завтра. Аппаратура есть, аппаратура современная, аппаратура работает как часы.

— Видишь, Тигранчик, я тебе говорила то же самое, — подтолкнула Петросяна жена.

— Конечно, — продолжил я, — есть и проблемы.

Жена насторожилась.

— Во-первых, попасть в Швейцарию может не всякий москвич, не говоря уже о жителях глубинки.

— Ну, мы-то уже здесь, — сказала Рона Яковлевна.

— Во-вторых, деньги. Суммы не сказать, чтобы совсем неподъемные, но и маленькими их тоже не назовешь.

— На здоровье мы экономить не будем, — твердо заявила Рона Яковлевна.

— И, наконец, языковой барьер.

— Я хорошо знаю немецкий, — заверила Рона Яковлевна. — И английский.

— Здесь, то есть не прямо здесь, но рядышком, в Лозанне — университетская клиника. Очень приличная, да.

— Значит, мы правильно выбрали, — проговорилась Рона Яковлевна.

Ага. Уже выбрали. Зачем же пришли ко мне?

А вот зачем: спросят в Москве, отчего это вы обратились к швейцарцам полечиться, вам что, наша медицина не нравится? А они и ответят: нам, мол, Чижик посоветовал, он вроде бы врач. Или что-то вроде.

— С другой стороны, — продолжил я, — дома и стены помогают, это первое.

— Вот именно, — обрадовался Петросян.

— И обследовать его будут светила. С огромным опытом и клиническим мышлением.

— Я же говорю, — сказал Тигран Вартанович.

— Понимающие все тонкости жизни в Советском Союзе, вникающие в мелочи, недоступные швейцарцам: особенности диеты, характер турнирной жизни, и прочая, и прочая…

— Ну, а я что говорю! — Петросяну мои слова явно нравились.

— А что дольше обследуют, так у этого есть положительные стороны: наблюдение в динамике, возможность поразмыслить, организовать при необходимости консилиум. Ну, и дальше наблюдать — через месяц, три месяца, полгода. В Швейцарию-то не наездишься, далеко она, Швейцария! А если будут нужны какие-нибудь особые лекарства, то Кремлёвка — не сельская амбулатория, найдут. Или товарищи привезут из-за границы, мы, шахматисты, за границу ездим часто, то один, то другой. Достанем!

— Видишь, Роночка, как Михаил всё точно объясняет! — сказал жене великий Тигран.

— Подытоживая, я вот что предлагаю: раз уж вы здесь, и договорились с клиникой — обследование нужно пройти по полной программе. А потом провериться в Кремлёвке. Надежнее будет. Наша медицина — самая думающая. Обследование в двух центрах, так называемое второе мнение, на Западе доступно только избранным. Но ведь Тигран Вартанович этого достоин, никаких сомнений и быть не может. И да, если будут затруднения с деньгами — обращайтесь без стеснения. Призовые когда еще будут, а у меня кое-что осталось с прошлых турниров в Дойче Банке.