#5 Печать пожирателя - Илья Соломенный

#5 Печать пожирателя

Глава 1

Тихое место

— Как же меня задобали эти подземелья… — пробормотал я, пригибаясь на особо низком участке тоннеля.

Идущий впереди Синицын что-то невыразительно буркнул, а затем добавил:

— Недолго осталось.

— Ага…

Под ногами чавкала глинистая почва, за шиворот то и дело сыпались влажные комья земли, отовсюду торчали корни.

Тайный лаз в закрытую клинику… Ну да, ну да, кто бы сомневался… Во время нашего разговора с Синицыным я пытался понять, как он умудрился пробраться в «Тихое место» после всего, что с ним случилось — и оказалось, что всё предельно просто.

Хотя как — просто?

Прокопать почти полтора километра подземного пути, пусть и с помощью магии — задача не из простых. Укрепить и защитить его от магического поиска, потратить массу сил, денег и энергии на ещё более крутую защиту уже на выходе в клинику — тоже не самое лёгкое действие…

А сколько магии (и опять же — денег) Синицыну приходилось тратить на дальнейшее сокрытие всего этого, на протяжении почти восьми месяцев — и представить страшно.

Скрытый лаз начинался в выкупленном Синицыным доме на окраине села Татинец, расположенном на берегу Волги, и заканчивался где-то под главным корпусом «Тихого места».

— Пришли, — выдохнул мой спутник, и приложил руку к бетонной плите, перегородившей наш путь.

Из-за его плеча я увидел, как сложная система заклинаний упорядочилась, а затем… Бетон просто растворился, открывая проход в тёмное помещение.

— Артефактное разложение? — шепнул я, выбираясь следом за Синицыным.

— Именно.

— И как часто вы его подпитываете?

— Раз в неделю.

Мы оказались в небольшой комнате, заставленной коробками с разными запчастями.

— Что это за склад?

— Склад и есть, — тихо ответил Синицын, — Здесь хранят запчасти к барокамерам и устройствам управления ими… Идёмте, молодой человек. Времени у нас не так много…

Я машинально посмотрел на часы, отображающиеся в линзах. Два часа ночи… В восемь мне надо уже быть у Геллерштейна младшего, и я искренне надеялся, что после этой ночной вылазки продолжу усиление своей искры.

Главное — чтобы никто не заметил нашего проникновения…

Ну и… Чтобы проклятье удалось вытравить.

Дверь склада спокойно открывалась изнутри, так что мы выскользнули в подвальный коридор, скрытые мощным артефактом морока, и вскоре проникли в зал с барокамерами — его двери и вовсе не запирались.

А зачем, если подвал блокировался на ночь целиком?

Сейчас тут было темно — хоть глаз выколи! — и очень тихо. Каждый наш шаг разносился по залу и затухал где-то в темноте…

— Сколько времени займёт процедура? — уточнил я, подходя к барокамере.

— Немного… Чтобы вытравить проклятье из вас, думаю, минуты три-четыре… Только сначала просканируем вас…

Синицын отыскал на ближайшем шкафу устройство с небольшим экраном на ручке,, которым меня уже обследовал Геллерштейн, прицепил к нему какой-то кристалл, который достал из кармана, и запустил сканер.

— Так, не двигайтесь… Постарайтесь сохранять энергетику в спокойствии… М-м-м…

Устройство запиликало, на экране появились какие-то символы. Синицын нахмурился.

— Это какая-то чушь… Я вижу, что в вас есть компоненты проклятья, но… Это не моё заклинание!

— Не ваше⁈ — удивился я, — Кажется, я чего-то не понимаю.

— Я тоже…

— Оно могло мутировать самостоятельно? — мне на ум тут же пришёл Мунин, который, по сути, и был таким мутировавшим проклятьем.

— Нонсенс! Это невозможно!

— Да как сказать, как сказать…

— Что вы имеете в виду?

— Да это сейчас неважно! Вы сможете что-то сделать? Если нет — дайте мне этот чёртов каскад заклинаний, которым вы заразили артефакт, и я справлюсь сам!

— Не думаю, что у вас получился, господин Апостолов.

Мне ответил не Синицын — а голос, раздавшийся со стороны входа.

Кляня себя за то, что даже банальное сигнальное заклинание не оставил у дверей, я резко обернулся.

— Дмитрий Соломонович?

Сын Геллерштейна, небрежно поигрывая повисшим над его ладонью шаром заражённой фиолетовой энергии, сделал пару шагов вперёд.

— Не ожидали меня тут встретить?

— Признаюсь — да, — коротко кивнул я, — Рассчитывал провернуть всё по тихому, и слинять, чтобы вернуться к вам на процедуры утром.

— Строите из себя ловкача?

— Не без этого.

Бессмысленный диалог был мне только на руку. Мозг лихорадочно соображал, как выкрутиться из сложившейся ситуации.

И по всему выходило, что мирно отсюда мне уйти не удастся.

— Кстати, Апостолов, — растягивая слова, надменно (и куда только девалась вся учтивость?) произнёс младший Шеллерштейн, — Спасибо, что привели сюда Андрея Фёдоровича. Признаться, в какой-то момент я думал, что он действительно умер… Но вы, как я вижу, обладаете двумя поразительными талантами: раскапывать то, чего раскапывать не стоило — и убеждать людей.

Я услышал, как Синицын за моей спиной скрипнул зубами.

— Вот уж не думал, что сынок Соломона замешан во всём этом…

Дмитрий услышал его слова, и нагло ухмыльнулся.

— Боюсь, отец тут ни при чём. При всей гибкости его моральных принципов, он не одобрил бы то, что я сделал.

— Вы сделали? — спросил я — и едва задав вопрос, тут же догадался, — Так значит, вы обнаружили проклятье в барокамерах? И изменили его?

— О да! — усмехнулся Дмитрий, — Запретные искусства всегда казались мне… Слегка недооценёнными. И когда полгода назад я обнаружил, что наше главное изобретение несёт их печать… Это побудило меня разобраться. А открывшиеся перспективы, о-о-о… Полагаю, вы и сами всё понимаете — не зря же внесли коррективы в собственное изобретение.

— Я сделал это не для личной выгоды! — процедил Синицын.

— В самом деле? А для чего же?

— А вы не хотите обсудить это позже, наедине? — встрял я в их разговор, — Не то, чтобы мне не хотелось послушать такую занимательную историю — но в моей искре, видите ли, засели частицы проклятья. Вашего совместного, насколько я понимаю. Изобрёл его господин Синицын, вы, Дмитрий, решили воспользоваться открывшимися возможностями и изменили. Браво, нетривиальное мышление, и всё такое — но давайте покончим с этим. Вы извлечёте его из меня — и тогда продолжим разговор.

— Боюсь, на это нет никакого шанса, господин Апостолов, — покачал головой младший Геллерштейн, — Вы слишком много узнали.