Орсон Кард - Песенный мастер

И тогда Фиимма запела, рассеивая всяческие сомнения в отношении влияния со стороны Анссета. По-видимому, когда раньше она пела для Ллера, то скрывала те вещи, которым научилась у Анссета. Лишь сейчас ее голос зазвучал в полную силу; он совершенно отличался от того голоса, которым обладала девочка всего несколько месяцев назад.

Песнь была слишком могучей для детских возможностей. Фиимма познала чувства, которых никогда не должна была испытать. Она научилась тем штучкам, тонким манипуляциям и искажениям голоса, которые будили тревожное изумление, которые неотвратимо приковывали к себе внимание, которые чуть не сломили Самообладания Ррук и Ллера.

Песнь была красивой, но страшной, как будто бы исходила вовсе не из детских уст.

— Что он с тобой сделал? — спросила Ррук, когда песня закончилась.

— Он обучил меня моему самому красивому голосу, — ответила на это Фиимма. — Иы слышала? Разве не было это прекрасно?

Ррук не ответила. Она вызвала главного распорядителя и приказала ему найти Анссета.

8

— Я доверилась тебе, — сказала Ррук Анссету.

Тот не отвечал.

— Ты обучал Фиимму. Ты пел ей. И сознательно обучил ее тем вещам, которых она не имеет права знать.

— Так, — тихо согласился он.

— И ущерб неотвратим. Она уже никогда не вернет собственного голоса. Она потеряла чистоту. А ведь она была нашим лучшим голосом за много лет.

— Она до сих пор такая же.

— Она перестала быть собой, Анссет. Как ты мог? Зачем ты это сделал?

Тот какое-то время молчал, затем решился.

— Она знала, кто я такой, — сказал он.

— Не могла она знать.

— Ей никто не говорил. Попросту, знала. Когда я это заметил, то держался от нее как можно дальше. Целых два года скрывался, увидав ее. Потому что она знала.

— Почему же ты и дальше не мог ее избегать?

— Она сама не позволила мне. Ходила за мной. Хотела, чтобы я ее учил. С тех самых пор, как прибыла сюда, она слышала обо мне, и ей хотелось узнать мой голос. И вот однажды она отправилась за мной в комнату, которой никто не пользуется, и куда я иногда хожу по причине… по причине воспоминаний. И она начала умолять меня.

Ррук поднялась и отошла от Анссета.

— Скажи, каким образом она тебя вынудила. Скажи, почему ты попросту не вышел.

— Я хотел. Но ты не понимаешь, Ррук. Ей хотелось услышать мой голос. Она хотела услышать, как я пою.

— Мне казалось, что ты уже не можешь петь.

— Не могу. И так ей об этом и сказал. Да, я нарушил присягу и сказал ей: «У меня нет никаких песен. Я утратил их много-много лет назад».

И когда он сказал об этом, Ррук поняла. Ибо слова его были песней, и этого хватило, чтобы переломить все барьеры.

— Пойми, она это спела, — продолжал Анссет. — Она взяла мои слова и чувства, и пропела мне их обратно. Прекрасным голосом. Она взяла мой несчастный голос и превратила его в песню. Песню, которую я и сам спел бы, если бы только мог. И вот тогда я уже не мог сдержаться. Я и не хотел сдерживаться.

Ррук повернула к нему лицо. Она сохранила самообладание, но Анссет знал — или ему показалось, что знает — что она при этом думает.

— Ррук, подруга моя, — вновь заговорил он, — ежедневно ты слышишь сотни детей, поющих свои песенки. Ты прикоснулась ко всем им, ты пела всем им в Общих Залах, и тебе известно, что когда певцы выедут и вернутся, в течение всех последующих лет твой голос сохранится среди их голосов.

Но не мой! Никогда! Ооо, возможно, мои детские песенки, еще до того, как я выехал. Но ведь тогда я еще не жил. Я еще ничему не научился! Ррук, мне известны такие вещи, которые не должны быть забыты. Но я не могу никому передать их, только в песне; и только тот, кто поет сам, может понять мой голос. Ты же знаешь, что я имею в виду?

Я не могу иметь детей. В Сасквеханне я жил с семьей, которая меня любила, но это были не мои дети. Я не мог им дать того, что находилось во мне очень и очень глубоко, потому что они не слышали песни. А потом я приехал сюда, где мог обращаться ко всем так, чтобы меня поняли, но должен был молчать. Ладно, молчание было моей ценой, я знаю, что за счастье нужно платить, и я охотно платил.

Но Фиимма! Фиимма — это мой ребенок.

Ррук покачала головой и тихо запела ему, что она весьма сожалеет, но ему придется уйти. Он нарушил данное слово и обидел ребенка, так что теперь он просто обязан уйти. Что нужно будет сделать с девочкой, Ррук решит позднее.

Какое-то время казалось, что Анссет примет приговор в молчании. Он встал и направился к двери. Но вместо того, чтобы выйти, он обернулся и закричал на Ррук. И крик превратился в песню. Анссет рассказывал, какой радостью было для него найти Фиимму, хотя он совсем и не искал ее. Он рассказывал, как мучительно было осознавать, что его песни умерли навечно, что его голос, даже поправленный одинокими тренировками в лесах и на пустошах, неотвратимо уничтожен, он уже не способен выразить вещи, скрытые внутри его.

— Голос звучит слабо и гадко, Ррук, но она слушает. Она понимает. Она переводит все это на свой детский голос, и выходит красота.

— Но и безобразие. В тебе имеются уродливые вещи, Анссет.

— Да! Здесь тоже имеются безобразные вещи. Некоторые живут, дышат и жалко пытаются петь в Сторожевой Башне. Некоторые играются, словно затерявшиеся дети, на Мысу и делают вид, что до конца жизни у них имеется что-то важное для работы. Только они знают, что все это ложь! Они знают, что их жизнь дошла до конца, когда им исполнилось пятнадцать лет, когда они возвратились домой и не смогли стать учителями. Всю свою жизнь они проживают за пятнадцать лет, а все остальное, последующая сотня лет — это уже ничто! И это должно быть красотой?

— Ты жил дольше пятнадцати лет, — напомнила ему Ррук.

— Да. Я все испытал. И выжил. Я узнал методы, как выжить, Ррук. Ты думаешь, что кто-то столь хрупкий и талантливый, как Финна, сможет долго выжить во внешнем мире? Как тебе кажется, выдержала бы она все то, через что прошел я?

— Нет.

— А теперь выдержит. Поскольку теперь ей известен мой опыт и мои способы. Она знает, как сохранить надежду, когда уже все утрачено. Она знает, поскольку это я ее научил этому, именно это показываю в своих песнях. Эти знания грубы и суровы, но в ней они делаются красивыми. Думаешь, это повредит ее песням? Да, они изменятся, но публика снаружи… я знаю, чего ей нужно. Они хотят ее. Именно такую, какая она теперь. И намного сильнее, чем хотели бы ее раньше.

— А ты научился выступать в Сасквеханне, — заметила Ррук.

Анссет рассмеялся и вновь направился к двери.