Владимир Алько - Второе пришествие инженера Гарина

И поднялись зеленые ожившие призраки, мумифицированные и теперь восставшие, – подтвержденное представление ботаников, что некогда пустыни были царством флоры и фауны.

Раз за разом наведывавшиеся сюда грозы и ливни, словно проложили дорогу в район лагеря Мыщеловского, подобно тому, как молния из огромного пространства грозового неба прокладывает себе путь на жердочку громоотвода. Да так оно и было буквально.

Появился полог растительности, вначале приличествующий этим местам: финиковые пальмы, смоковницы, трава-альфа. Затем, по хитросплетению природы с гостившими здесь караванами, с буйствующими и влажными ветрами – чудесно разрастающийся бамбук, тростник… и уже высаженные людьми апельсиновые и другие фруктовые деревья, клубни картофеля и прочее. Задел был положен. Под яростным солнцем, с неутомимыми ливнями все росло и подымалось, как на дрожжах. Зеленое пятно оазиса увеличивалось. Но еще раньше пошла гулять людская молва.

Караваны, так или иначе пересекающие эти места, устраивались теперь на отдых в тени роскошных пальм. Бурдюки наполнялись дождевой водой, собираемой в специальные приемники. Верблюды зажевывали поросль молодого бамбука, чтобы уже с погонщиками нести дальше весть о чуде в пустыне и милости Аллаха, посетившего эти места.

Пристраивался пришлый люд, беженцы и пасынки этих мест, часто без роду и племени.

Сооружали нехитрое жилье. Прибивались животные и птицы.

Лагерь Мыщеловского разрастался. Появилась кое-какая меновая торговля. Не было проблем с рабочей силой и материалом из каменоломен. Мало-помалу лагерь обнесли невысокой кладкой. И вот только в последнее время дела пошли неважно.

– Запасы илема на исходе, – пояснил Мыщеловский. – Стравливание в атмосферу происходит все реже. Растительный покров начинает увядать. Пески наступают: когда-то они стерли в пыль целые цивилизации здесь; наш же культурный пункт сглотнут и не заметят. Все вернется на круги своя – иссушающий ветер и зной. Теперь я могу делать впрыскивания илема не чаще одного раза в неделю. Этого, конечно, недостаточно. Надежда только на хлипкий артезианский источник, да возможную помощь Гарина.

Мыщеловский и мадам Ламоль обменялись быстрыми взглядами. Она к тому же нахмурилась:

– Как долго мы сможем продержаться? – спросила мадам Ламоль.

Мыщеловский неопределенно пожал плечами.

– Удивительно, но факт: под столь чудодейственное изобретение не приспособили даже элементарного манометра. Я не могу определить остаточного давления в рабочих цилиндрах. Понижающий редуктор пока забирает илем… не знаю, не знаю; сколько мы еще сможем продержаться. – Мыщеловский сделал паузу. – И, напоследок, мадам, выставьте посты изнутри и снаружи лагеря. Это будет не лишним. Здесь немало шныряет всякого отребья, а теперь, с вашим приходом, эти бестии могут возомнить черт знает что. У них свой взгляд на поживу.

– Я распоряжусь, – рассеянно произнесла Зоя, уже расстегивая крючочки и пуговицы френча. Портупея с оружием улеглась на пол. Теперь здесь воцарилась женщина.

Мыщеловский оставил мадам Ламоль одну.

*** 108 ***

Начались работы по укреплению лагеря.

Первым делом за внешнее ограждение стали выдворять всех посторонних. Вслед им летел их жалкий скарб, с реквизицией, впрочем, мелкого рогатого скота и птицы. Этой депортацией занялись люди из охраны 2-ой экспедиции. Не обошлось и без жертвоприношений. По лагерю пошел запах паленой щетины, горелых перьев… Люди упивались сытным бульоном, объедались мясом, – хранить съестное все равно было негде. Развернулось строительство внушительного ограждения: для себя и от мира. Рабочих рук оказалось сразу как-то предостаточно; каждый из вновь прибившихся к лагерю, дорожил этой своей приобщенностью, – единственной возможностью заработать и выжить здесь. Древние каменоломни находились в семи километрах от оазиса. Глыбы выворачивали, подрывали толовыми шашками… Каменный вал рос в навалку, без связующего материала; наподобие защитного вала древних русичей, в борьбе против набегов кочевников. Одновременно с этим шли и другие строительные и коммуникационные работы. В центре лагеря рыли глубокий котлован под будущую лабораторию, место для реактора; на границе зеленого пятна оазиса, в юго-западной части – для фабрики илема и складов. Шли подготовительные работы для возведения фундамента дворца. Возникла потребность в специалистах и мощной технике. (Инструкции Гарина были предельно ясны: лагерь или городище должен был стать форпостом, способным выдержать любую агрессию и длительную осаду, будучи совершенно автономным комплексом).

Всем этим начинаниям предшествовало событие, о котором с самого начала предупреждал Мыщеловский.

Днем Зоя распоряжалась, думала, рассчитывала, олицетворяя собой волю и предприимчивость человека, чьей наместницей она здесь была.

Вечерами просиживала у ворот своего домика-штаба, просто обхватив колени руками, с непокрытой головой, под небом, которое все чаще огорчало… леденило своей прозрачностью, ясностью беспощадного завтрашнего дня и солнца. Яркие незнакомые созвездия складывались в знак беды. Больше привычно-величественного находилось в душе. Оставалось полагаться на это.

Позади нее, в глубине, горел камин, потрескивал мелкий хворост (засыхали уже целые деревья). Огонь поддерживал Валантен, озабоченно-молчаливый, – лик его соплеменников (из рода ацтеков) был нескрываем сейчас; бархатные же глаза идальго (какого-нибудь дуэлянта и ловеласа) туманились невыговаренностью. Всем ему была его госпожа.

Для нее же – звезды неслись навстречу судьбе, воссоединяясь с костром, – но не наоборот. Когда огонь гас, само собой возносились мысли о смерти, и это были высокие мысли. Сон не шел.

Валантен целовал на прощание руку и уходил. Обитал он в соседней хижине. Близости между ними не было, и быть не могло. Точно страх недоверия – древний суеверный страх молящегося своему богу, – охватывал его, и он оставлял думы об этой женщине, находя себе поддержку и веру в тех чудесных событиях, очевидцем которых был уже не раз, – во всем их блеске и грозе.

В ту ночь Зоя спала не более двух часов.

На счастье, один из охранников, патрулировавший лагерь ночью, вблизи стены ограждения, успел выстрелить. Двое других были заколоты на месте.

Как с посвистом бича, Зоя вынырнула из неглубокого сна. Быстро заправила короткую сорочку в бриджи, натянула сапоги. Волосы ее разметались длинными прядями. Одна бретелька соскочила. Хотела еще успеть накинуть френч, но времени не было. С револьвером в руке она выбежала в ночь, в самую тьму (парижанка-маркитанка эпохи термидора, зовущая на баррикады).