Дан Сельберг - Мона

Удостоверившись в том, что сообщение отправлено, Эрик удалил его и вернул телефон.

— Огромное спасибо. Вы оказали мне большую услугу.

— Не за что! Вы долго пробыли в Израиле?

Эрик покачал головой.

— Всего несколько дней.

— Успели посмотреть что-нибудь?

— Довольно много. А вы?

— Мы путешествуем вместе со Шведской церковью. Посетили Иерусалим и Вифлеем. Фантастика. Нам этого надолго хватит. Согласна, Моника?

Мужчина взглянул на жену, все еще недовольную тем, что он одолжил телефон. Она демонстративно отвернулась. Эрик вновь погрузился в круговорот мыслей. Самир Мустаф мертв, а лагерь уничтожен. Смогут ли израильтяне найти что-то полезное в конфискованных компьютерах? Возможно. Но это займет недели, а может, больше. И они в любом случае не обнародуют то, что обнаружили. Ханна не получит никакого волшебного лекарства. Это факт. Что произойдет? Она всю жизнь пролежит в коме? Организм в конце концов сдастся? Удастся ли ей выздороветь без антивируса? Может случиться чудо. Конечно. Но спазмы в животе, тяжесть в груди — все болезненно напоминало о том, что его подсознание знает лучше.

Самолет накренился, и двигатели загудели сильнее. Эрик посмотрел в иллюминатор, у которого сидела женщина. Внизу оставались позади тысячи домиков, разделенных петляющими очередями машин. Эрику не хватало музыки. Любой, которая смягчила бы спазмы в желудке. Эрик выудил из кармана маленький айпод — единственное, что у него сохранилось с тех пор, как он покинул Швецию. У него остались только плеер, паспорт и одежда. Он нажал на круглое меню, и дисплей загорелся. Эрик листал список композиторов, и его успокаивала возможность видеть хорошо знакомые имена. Он сел поудобнее и огляделся. Одна из бортпроводниц упаковывала еду на белой с красным тележке.

— Извините.

Она отставила два контейнера в сторону от тележки и подошла к Сёдерквисту с широкой улыбкой.

— Чем могу помочь?

— Я хотел бы одолжить наушники.

— Я посмотрю, что мы вам можем предложить.

Проводница исчезла в задней части самолета.

Эрик пальцами крутил маленький тонкий айпод и думал о том, как Самир пришел в камеру и принес плеер. Музыка объединяла их. Поддерживала. Наверное, больше чем религия, жажда мести и любовь. К ней они возвращались в самые трудные минуты. Самир хотел что-нибудь сделать для Эрика перед его тяжелой ночью. Музыка была лучшей, возможно, единственной вещью, которую он мог дать.

— Вот. Они не очень хорошие, но лучше, чем ничего.

Бортпроводница протянула Эрику пару простых черных наушников с серебряной дужкой и большими черными подушечками.

— Надеюсь, они подойдут.

— Спасибо большое. Отлично.

Эрик подсоединил наушники к плееру и снова вернулся к списку композиций. Тут он вспомнил последние слова Самира. Он сказал, что загрузил для Эрика музыку. Чайковский. Он назвал это шедевром. Седьмая симфония Чайковского. Что еще он сказал? «Может, она вернет любовь». Красиво. Это было единственное воспоминание, единственный след, оставшийся Эрику от Самира. Симфония. Он щелкнул на композитора и стал листать его произведения. Он нашел свои старые файлы: Вторую, Пятую и Шестую симфонии, два из его балетов, «Лебединое озеро» и «Щелкунчик», несколько концертов для фортепиано и скрипки, увертюру-фантазию «Ромео и Джульетта», камерную музыку… но Седьмой симфонии не было. Эрик был уверен, что никогда не слышал о Седьмой симфонии Чайковского.

— Что вы сказали?

Эрик поднял глаза и встретился взглядом с мужчиной с густыми седыми волосами.

— Я? Я что-то сказал?

Мужчина кивнул.

— Вы сказали «семь».

— Извините. Я разговаривал сам с собой.

— Интересная цифра. Важное число с символическим значением.

Эрик почувствовал раздражение и попытался демонстративно показать, что слушает музыку. Он оставил наушники на голове, а айпод держал перед собой.

— Цифра «семь» — универсальный маркер, символизирующий совершенство. Или завершенность. Идеал.

Эрик вспомнил, что Самир называл симфонию совершенной. Он снял наушники.

— Интересно.

Мужчина с воодушевлением продолжал:

— Семь слов Иисуса на кресте, семь таинств католической церкви, семь смертных грехов. В Библии Иаков семь лет служил за Рахиль, а в Откровении Иоанна Богослова говорится о книге с семью печатями.

— Вы защитили диссертацию по нумерологии?

Мужчина засмеялся.

— Нет, но я интересуюсь символами. Цифра «семь» — еще и четвертое простое число.

— Представляете, я знал.

— Хорошо. Математика — не сильная моя сторона, чего не скажешь о религии. Османцы тоже превозносили цифру «семь». Они, к примеру, построили семь минаретов в городе Битола в Македонии, после того как завоевали его. В середине семнадцатого века, если я правильно помню.

Эрик замер и уставился перед собой. Он чуть кивнул мужчине.

— Простите.

Он вернулся к айподу. Код? Имел ли в виду Самир что-то другое? Не могло же быть такого, чтобы ведущий ИТ-эксперт в мире не смог загрузить аудиофайл в плеер. Так почему в списке нет Седьмой симфонии? Эрик вернулся в главное меню и просмотрел пункты. В самом низу появилась совершенно новая опция.

Для Эрика

Сёдерквист набрал в легкие воздуха, открыл папку и нашел там единственный файл. Он как завороженный смотрел на него.

Чайковский номер 7 // Концерт для Надим

Мир вокруг исчез. Принесли еду, но Эрик ее проигнорировал. Что сказал Самир? «Может быть, она вернет любовь». Боже правый. Седьмая симфония Чайковского — совсем не музыкальный файл. «Надим». Антивирус. Самир загрузил на айпод антивирус. Должно быть, он надеялся, что Эрик каким-то образом выживет. Покинет лагерь. Доберется до дома. А сам умер несколько часов спустя. Его наследство осталось в тонкой стальной пластине. Эрик сжал ее в ладони и посмотрел в окно. На голубое небо. На солнечный свет, блестевший на металле крыльев.

Усталость была слишком заманчивой, слишком абсолютной. Ханна больше не могла сопротивляться и села на пол. Прислонила голое тело к холодной стене. Теперь стало почти совсем темно. Она все еще слышала шторм над лестницей. Ханна прижала ноги к подбородку и склонила голову на колени. Вспомнила о старом будильнике. Эра человечества закончилась. Вся жизнь исчезла. Мир либо начнется заново, либо постепенно сдастся. Природа вымрет, потому что задохнется в белом пепле. Ханна вздрогнула. Это ничего не значит. Все ничего не значит. Она только хотела уснуть. Может, Ханна слышала голос девочки, которая, всхлипывая, пыталась не дать ей уснуть. Которая умоляла ее не засыпать. Может, она чувствовала, как маленькие холодные руки пытаются ее растормошить. Но Ханна хотела уснуть. Уснуть и никогда не проснуться.